— Не мешайте! Пусть продолжает! Кроме пользы, от этого мы ничего не получим. Смотрите, как он стреляет: ни один его выстрел не пропадает даром!

Баас понял, что Карл де Моор хоть этим старался вознаградить переселенцев за то зло, которое им причинил.

Во время этой охоты один старый гиппопотам привлек к себе особенное внимание. Раненый, но не смертельно, он вдруг начал кружиться в воде, как это делают бараны, охваченные дурманом. Он вертелся так быстро и поднимал вокруг себя такие брызги воды, что только один Моор и мог прикончить его.

Старшие буры подъехали в лодке к убитым животным и принялись выпиливать у них клыки. Клыков набралось очень много, и, по уверению бааса, весело потиравшего руки, этими клыками не только был возмещен весь убыток буров, но и создавалось основание их будущему благосостоянию.

Судьбе, должно быть, надоело, наконец, преследовать переселенцев. Она приготовила им такое доказательство своего благоволения, какого они и не ожидали.

На пятый или на шестой день плавания Карл де Моор обратил внимание бааса на небольшой остров, находившийся как раз посредине реки, имевшей в этом месте не менее двух верст ширины.

— Вот вы все не решались пристать к берегу из-за его отдаленности. Не желаете ли пристать к этому острову? По-моему, это вполне удобно, — сказал он.

— Да, вы правы, — ответил баас. — Сюда нам можно будет причалить.

Приближалась безлунная, темная ночь. Ян ван Дорн поспешно приказал править к острову и бросить возле него якорь, намереваясь продолжать путь лишь с восходом солнца.

Остров был окружен тем видом тростника, который называется пальмистом. Только в одном месте, где вода была слишком глубока и растения не могли пустить корней, путь был совершенно свободен. К этому месту Карл де Моор и направил плот. Едва успели выйти на остров, как наступила полная темнота. Переселенцы расположились на некотором расстоянии от воды, разложили костры и разогрели заранее приготовленное кушанье. Поужинав с обычным аппетитом, все легли спать.

Утром, проснувшись, путешественники были очень удивлены, когда заметили, что весь остров покрыт сухой травой, между тем, этого не должно бы было быть. Остров, находясь всего на два фута выше уровня воды и поэтому постоянно орошаемый периодичными наводнениями, должен бы отличаться обильной и свежей растительностью. Не было ни дерева, ни куста — ничего, кроме желтой сухой травы, да и то не особенно густой. Что бы это могло значить? Почему тростник, окружавший остров, был удивительно зелен, а трава, начинавшаяся почти вслед за тростником, точно сожжена? Это несколько напоминало раму без картины, вместо которой осталась лишь голая шероховатая доска.

Обсуждая возможную причину этого странного явления, буры увидели на задней стороне острова и в воде такое громадное количество гиппопотамов, что сначала они не верили глазам.

Насколько хватал глаз, вся река и часть острова были покрыты этими животными, тихонько мычавшими и фыркавшими с видом полного самодовольства.

Очевидно, здесь было их постоянное местопребывание. Этим и объяснялась скудость и желтизна травы: гиппопотамы большую часть ее съедали, а остальную вытаптывали. Придавленная их страшной тяжестью, трава, понятно, не могла вновь оправиться.

Глава XXII

ОСТРОВ МЕЙСТЬИ

Совет буров решил остановиться на острове для охоты на гиппопотамов и не уходить до тех пор, пока не останется ни одного из этих животных, составлявших настоящий клад для таких практичных людей, как переселенцы.

Охота продолжалась целый месяц. Остров, получивший название острова Мейстьи, в честь второй дочери Клааса Ринвальда, понемногу лишился всех своих прежних обитателей.

Большой навес, сплетенный из ветвей тростника, был снизу доверху набит клыками гиппопотамов. Масса шкур обращалась темнокожими в разные изделия. Между прочим, из них изготовлялись и пресловутые жамбоки, о которых мы уже имели случай говорить ранее.

Сало солилось и клалось в бочки. Буры очень любят сало гиппопотамов, приготовленное каким-то особенным способом, и приправляют им большинство своих блюд. Студень, выделываемый из ног «морской коровы», тоже составляет у них не последнее блюдо.

Провизии опять набралось на долгое время, чуть не на целый год, а за клыки можно было выручить целое состояние, которого хватило бы на полное устройство всей колонии.

Понятно, что переселенцы не знали, как благодарить Бога за такое благодеяние.

Наконец, когда последний гиппопотам был убит (некоторые, очень немногие, спаслись бегством), баас напомнил, что, того и гляди, наступит дождливое время, которое может испортить все дело.

— Пора, пора отправляться в путь, — говорил он в начале пятой недели пребывания на острове. Мейстьи. — Мы и то слишком долго засиделись здесь.

— Мы еще с солением мяса не совсем кончили, — сказала его жена. — Необходимо обождать дня два. Авось успеем добраться заблаговременно до Порт-Наталя. Туда недалеко отсюда. Некоторые из наших слуг бывали в этих местах и говорят, что теперь до конца этой реки близехонько.

— Ну, хорошо, хорошо, — соглашался ван Дорн. — Подождем. Долго ждали, а два дня уж куда ни шло.

Через два дня принялись нагружать все на плот. Но так как груза прибавилось очень много, то погрузка продолжалась целый день, и покончили с ней только к ночи. Пришлось ждать утра, чтобы вывести плот на середину реки и продолжать путешествие.

— Эх, плохо мы сделали, что так замешкались! — проговорил Карл де Моор, глядя на мрачное ночное небо. — Мне почему-то думается, что хорошей погоде конец.

И действительно, утром все небо было обложено темными свинцовыми тучами, и вдали слышались раскаты грома.

А когда хотели сняться с якоря, началась страшная буря, сопровождавшаяся сильной грозой. Молнии сверкали, и оглушительные раскаты грома безостановочно следовали один за другим. Казалось, что все небо в огне и что тысячи несущихся по нему огненных колесниц производят этот страшный беспрерывный грохот… Буря свистела, стонала, выла, угрожая снести и плот, и людей, и сам остров, на котором ютились переселенцы.

К счастью, она продолжалась недолго, но за нею последовал страшный