клубе они никогда не бывали — Эстрелье такие заведения не нравились. Ну а тебе нравились, да? Тебе и твоей подружайке Росе Маркес. Девушка, не глядя ему в лицо, призналась: да, иногда они, без Эстрельи, ходили в клубы в центре города. А Эстрелья — не ходила? Никогда с вами не ходила туда? Никогда, ответила девушка. Эстрелья хотела учиться компьютерной грамотности, хотела двигаться вперед, добавила она. Ах, компьютерная грамотность, компьютерная грамотность, ни одному слову я не верю, лапуль, сказал Эпифанио. Я вам, блин, не лапуля, отрезала девушка. Некоторое время они сидели молча. Эпифанио похихикал и закурил еще одну сигарету, все так же сидя на крыльце дома, посматривая на идущих туда и сюда по тротуару людей. Есть одно место, сказала девушка, но я уже не помню где, короче, оно в центре, и это магазин компьютеров. Мы туда пару раз заходили. Мы с Росой оставались снаружи, только Эстрелья входила и разговаривала там с очень высоким, прямо высоченным чуваком, гораздо выше вашего, сообщила девушка. Очень высокий чувак, а что еще? — спросил Эпифанио. Высокий и светловолосый, добавила девушка. А еще? Ну вот сначала-то Эстрелье все нравилось, особенно когда она первый раз зашла и поговорила с этим мужчиной. И сказала мне, что это хозяин магазина и он хорошо понимает в компьютерах, и, кроме того, видно, что у него много денег. А потом мы пошли туда второй раз, и Эстрелья вышла вся испуганная. Я ее спросила, что случилось, а она мне ничего не рассказала. Мы вот так вдвоем шли обратно, а потом пошли на ярмарку в районе Веракрус и всё забыли. И когда это было, лапуль? — спросил Эпифанио, внутреннему взору которого тут же представился очень высокий и очень светловолосый мужик, вот он крадется в темноте, по длинному темному коридору, вверх и вниз, словно бы ожидая лично его. Это было за неделю до того, как ее убили, сказала девушка.

Жизнь не сахар, сказал муниципальный президент Санта-Тереса. У нас три совершенно ясных дела, сказал судейский Анхель Фернандес. Надо все тщательно рассмотреть, сказал чувак из торговой палаты. Я все тщательно рассматриваю, как, блин, под лупой, снова и снова, пока не усну, сказал Педро Негрете. А вот не надо тут осиное гнездо ворошить, сообщил мэр. Истина — она одна и нечего тут, заявил Педро Негрете. У нас серийный убийца, прям как в фильмах гринго, орудует, сказал судебный полицейский Эрнесто Ортис Ребольедо. Давайте потихоньку, полегоньку действовать, проговорил тип из торговой палаты. А чем серийный убийца отличается от нормального и обычного убийцы? — спросил судейский Анхель Фернандес. Да очень просто: серийный убийца — он свою подпись ставит, понимаете? У него мотива нет, а подпись есть, сказал судейский Эрнесто Ортис Ребольедо. Как это у него нет мотива? Он что, запитан от электричества? — спросил мэр. В такого рода делах важно думать, что говоришь, чтобы не попасть в неловкую ситуацию, сказал чувак из торговой палаты. Есть три женских трупа, проговорил судейский Анхель Фернандес, показывая большой, указательный и средний палец всем, кто сидел в комнате. Если бы их было только три, сказал Педро Негрете. Три жертвы с отрезанной правой грудью и откушенным соском на левой, сказал судейский Эрнесто Ортис Ребольедо. И что это, по-вашему, такое? — спросил судейский Анхель Фернандес. Что у нас серийный убийца орудует? — спросил мэр. Ну да, отозвался Анхель Фернандес. Это ж, вы понимаете, не может быть случайностью, это ж не три мудака решили вот так поступить со своими жертвами, сказал судейский Эрнесто Ортис Ребольедо. Логично, покивал мэр. Но что-то же надо с этим всем делать, сказал судейский Анхель Фернандес. Да ладно, не надо давать волю воображению, а то такого навыдумываем, заметил чувак из торговой палаты. Я уж понял, чего мы сейчас навыдумываем, сказал Педро Негрете. И что, ты согласен? — спросил мэр. Если три женщины с отрезанной правой сиськой были убиты одним и тем же человеком, почему бы не решить, что этот же человек убил остальных женщин? — заметил судейский Анхель Фернандес. Все по науке, заявил судейский Эрнесто Ортис Ребольедо. В смысле? Что убийца — ученый? — поинтересовался чувак из торговой палаты. Нет, его модус операнди, форма того, как он убивает, этому блядскому сыну нравится убивать, сказал судейский Эрнесто Ортис Ребольедо. Я вот что хочу сказать: начинал он с изнасилования и удушения — а что, нормальный, скажем, способ убить кого-то. А тут понял — его не могут поймать, и теперь он убивает по-другому, и в этом есть что-то очень личное. Зверь вырвался на свободу. Теперь каждое преступление несет его личную подпись, сказал судейский Анхель Фернандес. А вы как считаете, господин судья? — спросил мэр. Все может быть, отозвался судья. Все, конечно, может быть, но не надо поддаваться хаосу, терять, скажем так, компас, сообщил чувак из торговой палаты. Одно ясно: тот, кто убил и изуродовал этих трех бедных женщин, — один и тот же человек, сказал Педро Негрете. Так давайте отыщем его и закончим с этим сраным делом, предложил мэр. Но, пожалуйста, осторожненько, я вас прошу, не надо сеять панику, сказал чувак из торговой палаты.

Хуана де Дьос Мартинеса на эту встречу не пригласили. Он знал, о чем пойдет разговор, знал, что будут присутствовать Ортис Ребольедо и Анхель Фернандес, а его не позовут. Закрывая глаза, Хуан де Дьос Мартинес видел только тело Эльвиры Кампос в полутьме ее квартиры в районе Мичоакан. Временами он видел ее в постели, обнаженной, и как она придвигается к нему. Иногда видел ее на террасе в окружении металлических предметов, фаллических символов, — а те оказывались телескопами всех видов и родов (хотя на самом деле там стояли только три телескопа), и вот она созерцала в телескопы звездное небо над Санта-Тереса, а потом что-то записывала карандашом в блокнот. А когда Хуан подходил к ней сзади — посмотреть в тетрадку, то видел лишь телефонные номера, в основном из Санта-Тереса. И карандаш был совершенно обычным. А тетрадь — вообще школьная. Оба предмета, как казалось ему, не имели ничего общего с тем, что обычно использовала директриса сумасшедшего дома. Тем вечером, поняв, что на встречу его не позвали, он позвонил ей и сказал, что им надо увидеться. Да, тут он дал слабину. Она ответила, что не может, и повесила трубку. Хуан де Дьос Мартинес подумал, что директриса время от времени относилась к нему как к пациенту. Припомнил, как однажды она заговорила о возрасте — ее и его возрасте. Мне пятьдесят один, сказала тогда она, а тебе — тридцать четыре. Через некоторое время я, несмотря на все косметические ухищрения, стану одинокой старушенцией, а ты будешь еще молод. Неужели ты