же в Средиземноморье господствовали не австрийцы, не турки и даже не французы, а имперская Британия.

 

 

Греческий и негреческий, 1830-1920 гг.

 

I

 

Важной особенностью Пятого Средиземноморья стало открытие Первого Средиземноморья и повторное открытие Второго. Греческий мир стал включать в себя героев бронзового века, ездивших на колесницах, описанных Гомером, а римский мир, как выяснилось, имел глубокие корни среди малоизвестных этрусков. Таким образом, в XIX и начале XX века были открыты совершенно новые перспективы для истории Средиземноморья. Первым толчком к этому послужил рост интереса к Древнему Египту, о котором говорилось в предыдущей главе, хотя он был тесно связан и с традиционными библейскими исследованиями. В XVIII веке Гранд-тур познакомил состоятельных путешественников из Северной Европы с классическими останками в Риме и на Сицилии, и англичане увидели в этом привлекательную альтернативу времени, проведенному в Оксфорде или Кембридже, где те, кто уделял хоть какое-то внимание своей учебе, скорее всего, были погружены в древние тексты, чем в древние предметы.1 С другой стороны, эстетическое восприятие античных произведений искусства возобновилось в конце XVIII века, когда немецкий историк искусства Винкельман начал прививать любовь к формам греческого искусства, утверждая, что греки посвятили себя изображению красоты (чего не смогли сделать римляне). Его "История искусства в античности" была опубликована на немецком языке в 1764 году, а вскоре после этого - на французском, и имела огромное влияние.

В последующие несколько десятилетий открытия в Помпеях и Геркулануме, в которых принимал активное участие рогоносец Нельсона сэр Уильям Гамильтон, а затем в Этрурии, еще больше расширили интерес Северной Европы к античному искусству, обеспечив дизайнеров интерьеров богатыми образцами, а коллекционеров огромным количеством награбленного - "этрусские вазы", почти все на самом деле греческие, были вывезены из Италии, когда начали вскрывать этрусские гробницы. В Греции необходимо было получить согласие османских чиновников на раскопки и вывоз найденного; самый известный случай, когда в начале XIX века были вывезены мраморные скульптуры Парфенона, сменился другими приобретениями для северных музеев: Пергамский алтарь был отправлен в Берлин, облицовка сокровищницы Атрея из Микен - в Британский музей и так далее. Выживание такого количества скульптур обнаженных мужчин и женщин вызвало эстетические и, что неудивительно, эротические страсти. Стало возможным посещать древние места Средиземноморья по доверенности, бродя по великим музеям Англии, Франции и Германии, где античные коллекции были пропитаны принципами Винкельмана: чтобы понять классическое искусство, необходимо оценить его красоту.2 Средиземноморский мир также был импортирован в Северную Европу через воображаемые реконструкции классического прошлого, нарисованные такими художниками, как Лоренс Альма-Тадема и Дж. У. Уотерхаус в Англии. Почти фотографическое внимание Альма-Тадемы к тщательно проработанным деталям сделало его чрезвычайно популярным, как и, несомненно, включение обнаженных молодых женщин в некоторые из его полотен.3

 

Не считалось важным ступать по земле древней Эллады. Легенды о Трое были мифами о несуществующих богах и героях, но романтические представления о Греции и греках набирали силу по мере того, как греки освобождались от османского владычества. Самым известным выразителем этого романтического взгляда был лорд Байрон, который умер от лихорадки в 1824 году в Греции во время кампании против турок. В полной мере он познакомился с классическим прошлым десятилетием ранее, когда совершал гранд-тур, охвативший большую часть северного Средиземноморья - Италию, Албанию, Грецию. Однако трудно утверждать, что его интерес к Греции был продиктован глубокой привязанностью к ее классическому прошлому, а не романтической верой в свободу. Действительно, британцы могли быть совсем неромантичными в отношении Греции. В 1848-1850 годах лорд Пальмерстон, выступавший за независимость Греции, обрушил свой гнев на греческое правительство после того, как оно не выплатило компенсацию гибралтарскому еврею дону Пасифико за ущерб, нанесенный его имуществу бунтующей толпой. Королевский флот блокировал Афины, пока греки не сдались, к ярости французов и русских, которые вместе с Великобританией были согарантами греческой независимости. Но Пальмерстон знал, как лучше поступить, и обратился к классикам с убедительной просьбой выступить против, а не за поведение греков:

Как римлянин в былые времена считал себя свободным от оскорблений, когда мог сказать: civis Romanus sum, так и британский подданный, в какой бы стране он ни находился, должен быть уверен, что бдительное око и сильная рука Англии защитят его от несправедливости и зла.

Можно предположить, что в греческой любви к свободе сохранилось что-то от духа древней Эллады, но в греках начала XIX века нелегко было разглядеть потомков Перикла и Платона. А если нужны были настоящие римляне, то достаточно было обратиться к британцам.

 

II

 

Были и те, кто верил в сказания о Трое буквально. Открытие цивилизаций бронзового века Эгейского моря началось, как мы уже видели, с буквалистской одержимости Генриха Шлимана, который впервые посетил Трою в 1868 году и пять лет спустя раскопал то, что он объявил "сокровищами Приама". В то время, когда принципы стратиграфии и датировки еще не были развиты, Шлиман с удовольствием применял инстинкт при идентификации всего, что находил. Проезжая через Итаку, он извлек из земли несколько древних урн; проблема заключалась не в том, были ли это урны семьи Одиссея, а в том, прах какого члена семьи лежал в той или иной урне.4 В 1876 году он уже копал в Микенах, которые было легче идентифицировать, чем Трою, поскольку Львиные ворота оставались частично видимыми на протяжении тысячелетий. Там, как и следовало ожидать, он обнаружил гробницы Агамемнона и его семьи. Он был больше заинтересован в подтверждении достоверности Гомера, чем в политических последствиях своих открытий, но расовые теоретики вскоре начали извлекать выгоду из его откровений, утверждая, что основателями первой греческой цивилизации, а значит, и высокой европейской культуры, были светловолосые, голубоглазые арийцы5.5 В научных кругах, однако, потребовалось немало времени - восемьдесят лет, - чтобы убедить кого-либо в том, что микенцы были тесно связаны с поздними греками и даже говорили на ранней форме греческого языка. И тут аргументы уперлись в своеобразные письмена, которые стали находить раскопщики в Греции и на Крите: именно крошечные иероглифы, к которым хорошо приспособлен близорукий глаз, привлекли сэра Артура Эванса на Крит и привели его к открытию и, что не менее важно, реконструкции того, что он назвал "дворцом Миноса в Кноссе".

Карьера Эванса на Крите лучше всего воспринимается на фоне политических и социальных изменений, происходивших на острове в конце XIX - начале XX века. К 1900 году около 30 процентов критян были мусульманами, в основном грекоязычными и имеющими греческое происхождение. Среди мусульман