уговорить уйти, за стенами города начались стычки между греческими и болгарскими частями. Таким образом, греки удержали Салоники, но болгарская угроза была реальной, и город лишился плодородных внутренних земель, из которых отец Леона Сциаки получал зерно. В 1913 году в городе по-прежнему проживало около 46 000 мусульман и более 61 000 евреев против 40 000 православных христиан, но греческие активисты намеревались сделать так, чтобы они чувствовали себя нежеланными гостями.27 Кладбища были осквернены, а магазины разграблены. Премьер-министр Венизелос, герой критской революции, твердо верил в идею Греции, населенной православными греками. Как это отразилось на евреях, к которым Венизелос относился с подозрением, было неясно. В августе 1917 года сильный пожар уничтожил огромные территории города, разрушив еврейские и мусульманские районы. Пожар, а также растущая эмиграция евреев и мусульман дали греческим властям возможность начать восстановление Салоник как греческого города, населенного греками. Цель была ясна: Салоники снова станут христианским городом Святого Димитрия. Салоники возродились как Салоники.

 

 

Османский выход, 1900-1918

 

I

 

История Средиземноморья представлена в этой книге как ряд этапов, на которых море в большей или меньшей степени интегрировалось в единый экономический и даже политический регион. С приходом Пятого Средиземноморья весь характер этого процесса изменился. Средиземноморье стало великой артерией, по которой товары, военные корабли, мигранты и другие путешественники попадали в Индийский океан из Атлантики. Падение производительности земель, окружающих Средиземноморье, и открытие крупномасштабной торговли зерном из Канады или табаком из США (вот два примера) сделали Средиземноморье менее интересным для бизнесменов. Даже возрожденная торговля хлопком в Египте столкнулась с конкуренцией со стороны Индии и юга Соединенных Штатов. Пароходы, выходившие из Генуи, пересекали западное Средиземноморье и выходили в Атлантику, доставляя в Новый Свет сотни тысяч мигрантов, которые оседали в Нью-Йорке, Чикаго, Буэнос-Айресе, Сан-Паулу и других бурно развивающихся городах Северной и Южной Америки в 1900 году. В итальянской эмиграции преобладали выходцы с юга, поскольку жители южных деревень не заметили того повышения уровня жизни, которое начало происходить в Милане и других северных центрах.

С другой стороны, для французов возможности для создания новой жизни в других странах можно было найти в Средиземноморье: Алжир стал центром французской эмиграции, поскольку идеалом было создание новой Франции на берегах Северной Африки при сохранении колониального господства в более диких внутренних районах. Двумя проявлениями этой политики стали перестройка больших районов Алжира под европейский город и коллективное предоставление французского гражданства 35 000 алжирских евреев в 1870 году. Алжирские евреи считались "цивилизованными" (évolué), поскольку они воспользовались возможностями, предоставленными французским правлением, открыли современные школы под эгидой Универсального исраэлитского альянса, основанного для развития еврейского образования по европейскому образцу, и превратились в новый профессиональный класс.1 Начиная с 1880-х годов, после того как Тунис перешел под контроль Франции, он также привлекал французских колонистов, хотя и медленнее; около 1900 года он стал более популярным объектом для итальянских поселенцев, чем для французских. Итальянское королевство также смотрело в сторону Северной Африки, поскольку его политические лидеры видели возможность утвердить свою страну в качестве колониальной державы в Средиземноморье, сопоставимой с Францией. Итальянцы еще не формулировали идею Средиземноморья как Mare Nostrum, как это сделал бы Муссолини в 1930-х годах, поскольку было очевидно, что Великобритания доминирует на море, но итальянское общественное мнение и итальянские демократы были убеждены, что Италия обладает имперской судьбой. Отчасти аргументы были моральными: как и во французском Алжире, существовала возможность принести европейскую цивилизацию народам, которые снисходительно считались отсталыми. Отчасти они были политическими: Италия потеряет влияние в Европе, если не сможет показать себя способной на грандиозные свершения. В значительной степени аргументы были экономическими: сила итальянского государства зависела бы от его экономического развития, а это было возможно только при условии использования сырья, поставляемого колониальной территорией. Испания, которая к 1904 году расширила свой контроль над марокканским побережьем, включив в него Тетуан и внутренние районы Сеуты и Мелильи, была лишь незначительным конкурентом.2

 

Крах государственных финансов в Тунисе в 1860-х годах открывал возможности как для Франции, так и для Италии. Большое количество французских кредиторов пострадало бы, если бы бей и его правительство не смогли выполнить свои обязательства. Ситуация не сильно отличалась от той, что была в Египте Саида и Исмаила. Была создана международная финансовая комиссия, в которой французы стремились занять доминирующее положение. Итальянское правительство это не устраивало: активное участие итальянцев в экономике Туниса и большое количество итальянских поселенцев побуждали Италию требовать контроля над целыми областями тунисской экономики, такими как производство и экспорт табака, а также управление железными дорогами. Однако к 1883 году французам удалось занять доминирующее положение, и бей согласился на создание французского протектората над Тунисом.3 Итальянское правительство было вынуждено обратить внимание на другие направления и быстро убедилось, что аналогичные возможности существуют рядом, в Ливии, управляемой Османской империей; к 1902 году французы и британцы, намеревавшиеся разделить Средиземноморье, договорились, что Италия может делать там все, что ей заблагорассудится, - полезный способ склонить Италию к более широкому политическому союзу против будущих врагов. Кто эти враги, быстро стало ясно: Немецкие банки начали вкладывать деньги в Ливию, конкурируя с Banco di Roma. В 1911 году немцам, но не итальянцам, было разрешено приобретать земли в Ливии. По мере роста напряженности между Римом и Константинополем турки пытались умиротворить Италию коммерческими уступками. Но было уже слишком поздно. Итальянцы решили, что имперская миссия является неотъемлемой частью вступления Италии в ряды европейских государств. Слабость османской власти, особенно в отдаленных провинциях, с каждым днем становилась все более очевидной. В конце сентября 1911 года итальянское правительство объявило войну Турции, а к концу октября итальянские флоты плавно перебросили 60-тысячный оккупационный контингент в Триполи, Бенгази и другие крупные города. Это была легкая часть; местное сопротивление разгоралось, и, по мере того как итальянцы несли потери, итальянское правительство согласилось обсудить условия мира с Константинополем. Как всегда, османский султан не захотел отказываться от номинального турецкого суверенитета над своими бывшими подданными. Через год после вторжения он признал итальянское правление над условно османской Ливией.4 Итальянцы не смогли контролировать внутренние районы страны, но, как и в Алжире, они были полны решимости европеизировать те части, которые им удалось контролировать, и начали перестраивать Триполи как современный итальянский город.

К моменту начала Первой мировой войны вся линия городов от Сеуты на западе до Порт-Саида на востоке находилась под властью или протекторатом Испании, Франции, Италии и Великобритании. Германский кайзер посетил Танжер в 1905 году и заявил