– Всего за год? Это не в их стиле.

– Мне кажется, это только для того, чтобы убрать его с рынка, как они это сделали с Марко Бальди, тем ведущим, у которого были обалденные рейтинги на «Итальянском радио и телевидении». Они взяли его для того, чтобы стреножить и сбить волну его успеха. А потом они его уволили, но он уже был никому не нужен.

– Это да, он исчез.

– Вот увидишь, я не ошибусь.

Чуть позже мы уже сидим в «Каролине» с Симоне, Паолой и несколькими директорами. За другим столиком – Джури, Дания и другие танцовщицы и танцовщики. Мы едим, смеемся и шутим.

Симоне встает и просит всеобщего внимания.

– Простите, я хотел бы произнести тост. За «Футуру», за Стефано Манчини и за этот чудесный успех, который может стать первым в череде многих других!

– Спасибо! За тебя!

Все хлопают в ладоши, потом пьют и возобновляют разговор.

Я подхожу к Ренци и шепчу ему на ухо:

– Какой лицемер. Это же надо так притворяться! Ну и актер! Давай заключим с ним эксклюзивный договор, как с артистом!

– Знаешь, а это неплохая мысль… – Ренци смеется. – Фактически этот ужин – его последний ужин…

– С «Футурой», а потом будет видно.

Тогда поднимаем бокалы и мы и чокаемся.

– За наши успехи… Без предательств или двуличия.

Ренци поднимает бокал.

– Всегда!

Я смотрю на телефон. Пришло сообщение от Джин:

«Любимый, ну как прошла последняя передача? Я ее видела, и она мне очень понравилась, вы просто молодцы, а ты – больше всех. Но только тебя… тебе… я люблю».

Я улыбаюсь, читая эту последнюю «неправильную» фразу, и залпом выпиваю стакан пива, чувствуя себя виноватым, но потом, так или иначе, прощаю себя. Ведь вначале я действительно хотел влюбиться в нее, забыть Баби, не страдать, стать счастливым. Иногда я завидую той легкости, с которой кончаются некоторые романы; другие романы возобновляются с необыкновенной простотой, оставляя все в прошлом – слова, поцелуи, обещания, смех, ревность. Все принадлежит прошлому, которое быстро забывается, почти изглаживается, в отличие от того фильма – красивого и трагичного – «Если ты меня бросишь, я сотру тебя из памяти». Как же топорно перевели название те, кто выпустили его в прокат в Италии! В оригинальном американском варианте оно звучит так: «Вечное сияние чистого разума». Это цитата из поэмы английского поэта Александра Поупа «Элоиза Абеляру». Пока итальянцы пытались перевести название, дерзкий сценарист этого вдохновенного фильма получил «Оскар». Это справедливо, потому что побеждает тот, кто дерзает. Любовь, настоящую любовь, невозможно стереть. Она остается как татуировка на твоем сердце, и нет такого лазера, который мог бы ее уничтожить, хочешь ты этого или нет, этот шрам на сердце останется у тебя навсегда.

Я заказываю еще одно пиво и замечаю, что Ренци наблюдает за тем, что происходит за другим столиком. Я следую за его взглядом: Дания смеется, ластится к Джури, позволяет ему себя обнимать, трогать, они обмениваются лукавыми взглядами, гипотетическими обещаниями. А потом Ренци внезапно окликает сидящий рядом с ним руководитель отдела.

– А какой рейтинг был у «Угадай-ки» в самом начале? У первых выпусков?

– Шестнадцать.

Ренци вынужден прикидываться заинтересованным, слушать его.

– Знаешь, что я тебе сейчас скажу? Знаешь, почему она оказалась такой успешной?

Я вижу, как Ренци качает головой.

– Нет. А почему?

Но я-то знаю, что ему совершенно наплевать на телевизионные теории. Сейчас он всем своим существом за другим столиком, ревность его изводит, ему хотелось бы послать руководителя отдела ко всем чертям, взять Данию за руку и увести ее отсюда. Я ему не завидую. И потому подливаю ему в бокал. Он оборачивается и неизбежно опять бросает взгляд на другой столик, но потом, снова встретив мой взгляд, вздыхает и говорит мне просто: «Спасибо». Но я-то вижу, как он страдает. Приносят другие напитки, кто-то заказывает кофе, и наконец Ренци идет к хозяину расплачиваться. Когда он возвращается в зал ресторана, Дании и остальных уже нет. Ушли и Симоне с Паолой. Остались только директора и я.

– Что будете делать, пойдете в «Гоа»?

– Почему бы и нет? – Потом я оборачиваюсь к Ренци: – Хочешь, я тебя подвезу?

– Нет, спасибо, я на машине. Тогда увидимся там, буду ждать тебя у входа.

Я сажусь в свой «смарт» и по пути звоню ей. Она сказала мне, что пойдет ужинать с подругами. Она отвечает мне сразу же.

– Привет, я ждала твоего звонка. Поздравляю. Перед выходом я посмотрела часть «Угадай-ки», она очень симпатичная, стала лучше.

– Спасибо. Мы едем отмечать в «Гоа». А ты?

– Мы почти закончили есть.

– А почему бы вам не подъехать?

– Было бы неплохо. – И она понижает голос: – Но эти две такие дуры, все время говорили только о детях и о ближайшем отпуске, как его провести.

– Если ты придешь, я подожду тебя или подъеду к вашему ресторану и заберу тебя у входа.

– Хорошо, когда я буду уходить, пошлю тебе эсэмэску.

– Хорошо.

Мы немного молчим, а потом Баби, на своем конце линии, смеется.

– Эй!

– Я здесь.

– Да ты и сам знаешь, о чем я.

И она отключается. Ну и сумасбродка! Нет, это сильнее меня, я хочу ее увидеть.

Вскоре я оказываюсь на улице Джузеппе Либетты, у дискотеки «Гоа». Паркуюсь и, остановившись у входа, подхожу к вышибале, у которого в руках папка.

– Добрый вечер, мы забронировали три столика…

Но я не успеваю закончить фразу.

– Стэп! Привет, братишка. Я тебя не узнал.

Другой охранник, который до сих пор стоял, повернувшись в другую сторону, – это Чечилио. Вот его-то мне-то действительно не узнать. У него уже нет волос, а огромные мышцы, которые он накачал анаболиками, уже исчезли, и у него осталась только улыбка тогдашнего придурка – правда, некоторые его зубы пожелтели еще больше. А в остальном он совсем не изменился, по-прежнему стоит в дверях в роли вышибалы. Он меня обнимает, сильно хлопает по спине, а потом обращается к своему коллеге, помоложе:

– Эй, Мике, а ты знаешь, кто это? «Пятерка с плюсом»! Да хрен ты об этом что-нибудь знаешь… Эх, Стэп, тут уж ничего не поделаешь: эти молодые никогда не встречали рассвета! – Потом он снова оборачивается к напарнику. – И ты мне не хотел его пропускать? Да ты бы и пикнуть не успел, и вмиг бы оказался вместе с ним внутри, но только на полу, я бы так тебе врезал… – И Чечилио смеется, как ненормальный. – Ну и дрались же мы, Стэп, а? Вот были времена! Да что ты стоишь, как столб? Входи уже.

– Я жду друга.