– Ну ладно. Увидимся позже. – Он снова поворачивается к напарнику. – Эй, Мике, пропусти его и всех, кого он захочет провести.

Мике, которого, как я предполагаю, зовут Микеле, не проронил ни слова и продолжает придерживаться той же тактики.

– Должна подойти девушка, может, со своими подругами. Мы заказали столик для «Футуры». Ты ее ко мне пропустишь?

Микеле хрюкает, что я воспринимаю, как «да». Мике не нравится, как с ним обращался Чечилио.

Не проходит и минуты, как подъезжает Ренци, и мы входим внутрь. В клубе полно народу, но у самого края танцпола я вижу Симоне и Паолу. Тут и другие; они сидят за нашими столиками. Мы к ним подходим. Музыка очень громкая, так что мы здороваемся жестами и улыбаемся, давая понять, что все в порядке.

– Она у нас красавица! – кричит некая Танья, танцовщица, и тащит свою подругу за руку танцевать с ней. Другие тоже встают с диванов и идут танцевать. Уже принесли бутылки; бокалы, полные шампанского, стоят на подносе в центре стола. Я передаю один из них Ренци, а один беру себе. Мы их поднимаем и чокаемся. Мне кажется, он немного успокоился. Я пью шампанское. Вижу, как к танцполу подходят фотографы. Среди всех выделяется Джури, танцующий в центре танцпола, на виду у многочисленных девушек. Он двигается хорошо, может, немного утрированно, но попадает в ритм и устраивает шоу именно потому, что чувствует на себе вспышки. А потом происходит неизбежное. Под неумолимым прицелом фотоаппаратов Дания Валенти, танцуя, все время к нему приближается, ластится к нему и, разгоряченная вспышками, целует его. Их языки все время рядом, словно прилипнув друг к другу, они высовываются изо ртов под объективами трех или четырех бедных псевдорепортеров. Они думают, что увековечивают какую-то невероятную сцену, представляющую из себя подобие «сладкой жизни». Я смотрю на Ренци, он развалился на диване напротив меня и бессильно наблюдает за всей этой сценой, которая мало-помалу заканчивается. Теперь Джури и Дания целуются уже утрированно, изображая совокупление, и все на виду у раздосадованных парней. Ренци встает с дивана и идет к туалету. Я иду за ним. Мне неприятно происходящее. Но я действительно не знаю, что могу ему сказать. Войдя в туалет, я вижу, что он спокойно стоит у писсуара и мочится. Так что к нему подхожу и я, составляя ему компанию. Мы молча писаем. Тут много других людей: кто-то моет руки, кто-то смотрится в зеркало, а потом уходит. Ренци застегивает ширинку и идет к умывальнику. То же делаю и я. Мы моем руки, потом сушим их под потоком горячего воздуха, по-прежнему не говоря ни слова. Наше почтительное молчание прерывает Симоне Чивинини.

– А, вот вы где. Вы многое потеряли. Это было такое зрелище! Джури и Дания фактически трахаются на танцплощадке. – Потом он переводит взгляд на Ренци. – Папа… Да ты совсем не расстроен? Этот тип прикидывается педиком, когда хочет, а этой достаточно только пообещать, что для нее что-нибудь сделаешь, и она уже отдается тебе авансом, под честное слово. Даже я ее трахал.

Ренци нас уже не видит. Он думает об этом парнишке из Чивитавеккья, о том, что это он сам позволил ему так говорить. Я все вытираю руки, и в это время Ренци подходит к нему, улыбается, обхватывает его на ходу и лучше, чем это было у Суареса с Кьеллини и у Тайсона с Холифилдом, кусает его за ухо.

– Да ты что? Стой! Что ты делаешь?

Но они уже сцепились. Я пытаюсь оттащить их друг от друга, но Ренци, похоже, не собирается ослаблять хватку, а Симоне Чивинини вопит, вырываясь, как сумасшедший. Наконец мне удается их разнять. Симоне сразу же подносит руки к уху и, когда убирает их и видит, что они все в крови, кричит еще сильнее. Ренци его толкает.

– И запомни, что я не твой отец, сукин ты сын.

Я вывожу его из туалета и краем глаза вижу, как Симоне смотрит на себя в зеркало, пытаясь понять, что же у него на самом деле произошло с ухом. Мы проходим мимо людей и останавливаемся в том углу, где спокойнее всего.

– Все в порядке? Как ты?

Ренци кивает, но ничего не говорит.

– Драчун и мясник, вечная легенда…

И он начинает хохотать, хотя я понимаю, как ему плохо. А потом внезапно рядом с нами появляется Баби.

– А, вот ты где. Я послала тебе эсэмэску. Звонила, но ты не отвечал.

Ренци смотрит на нее.

– Это я виноват; подрался, а он меня выручил… Мне, наверное, лучше уйти.

– Да, так будет лучше.

И он уходит, даже не взглянув на танцпол. Он предпочитает не видеть шоу, которое те двое, хоть и не так пылко, продолжают устраивать.

– А что случилось?

– Ничего, небольшая драка из-за дурацкой ревности…

– И ты стал миротворцем?

– Да…

– Не могу этому поверить.

– Но это так. Пойдем отсюда…

Я видел, что в конце зала есть лестница. Я веду ее туда, мы поднимаемся в темноте и выходим на крышу «Гоа». Музыка доносится даже сюда. Здесь несколько парней, которые курят косяки; у кого-то – бутылки, другие танцуют чуть в стороне. Мы находим темный угол и, наконец, целуемся.

– Я уже целую вечность не была на дискотеке.

– И я тоже.

Я ее обнимаю, и мы, вне времени, танцуем под музыку, такую близкую нам. Время от времени мы целуемся и продолжаем танцевать, но гораздо грациозней, чем Джури и Дания, и к счастью, без вспышек фотоаппаратов.

– Эй, да ты вчера поздно вернулся. Я проснулась в три, а тебя еще не было.

Джин, готовя завтрак, улыбается мне.

– Да, я вернулся, наверное, около четырех.

– Я бы с удовольствием с тобой сходила, я уже целую вечность не была на дискотеке…

Она произносит те же самые слова, что и Баби. Мне кажется, будто я живу в фильме «День сурка», попав во временную петлю. Только здесь фразы повторяются с двумя разными людьми.

– Музыка была чудесная.

Джин встает со скамейки с трудом.

– Но куда же я пойду с этим пузом?

– Да, оно действительно кругленькое и хорошенькое.

– Да уж, вот-вот родим. Вчера я была у врача, чтобы договориться о дате первого обследования, но, осмотрев меня, он сказал, что Аврора в отличном состоянии, головой вниз, и скоро вылезет. Я очень рада.

Джин удается прикинуться спокойной. На самом деле врач убеждал ее обследовать и лимфому, но, как и в прежние визиты, она осталась непреклонна и не поменяла своего решения.

– Доктор, не настаивайте, я не хочу напрасно тревожиться. В каком бы состоянии ни была эта жуткая лимфома, я не соглашусь на операцию. Ну и тогда зачем мне беспокоиться?

– Ваши рассуждения безупречны. Я вижу вас сейчас такой красивой и счастливой, что мне хотелось бы, чтобы дальше все продолжалось без осложнений.

Джин недолго молчит. «А если все пойдет не так? Как будет Аврора жить без меня? Моя дочка еще не родилась, а я уже ухожу». И ее глаза туманятся печалью. Врач это замечает.