эпиграммы мало соответствовала потребностям рабочей газеты. Более удачной в этом отношении оказался «Фрейхейт», еженедельник, который несколько недель спустя начал издавать в Лондоне Мост при содействии коммунистического просветительного рабочего клуба; но, к сожалению, после разумного начала и этот журнал свелся к бесцельной игре в революцию.

С появлением этих двух до некоторой степени дико выросших и независимых партийных изданий вопрос о собственном заграничном органе печати сделался настоятельным для президиума германской партии. Бебель и Либкнехт очень энергично стояли за это, и им удалось наконец преодолеть упорное сопротивление влиятельных партийных кругов, которые желали сохранить тактику предусмотрительной сдержанности. С Мостом уже не могло быть более никакого соглашения, но Гирш приостановил издание Лантерн и заявил о своей готовности принять на себя редактирование нового органа; Маркс и Энгельс, вполне доверявшие Гиршу, также обещали свое сотрудничество. Новая газета должна была выходить в виде еженедельника в Цюрихе, и подготовления к изданию были поручены трем партийным товарищам, проживавшим в Цюрихе: Шрамму, занимавшему должность страхового агента после высылки из Берлина, Карлу Хэхбергу и Эдуарду Бернштейну, которого Хэхберг пригласил в качестве литературного помощника.

Но они, по-видимому, не очень спешили выполнить возложенное на них поручение, и причина такого промедления обнаружилась в июле 1879 г., когда они выступили со своим собственным «Ежегодником социальной науки и социальной политики», выходящим два раза в год. Направление журнала выяснилось в статье, дававшей «обзор социалистического движения», и она была подписана тремя звездочками. Авторами ее, однако, были только Хэхберг и Шрамм; Бернштейн написал в ней всего несколько строк.

Содержание этой статьи было невероятно безвкусной и бестактной болтовней о грехах партии, об отсутствии в ней «хорошего тона», о ее привычке все ругать, о ее заигрывании с массами и пренебрежении к образованным классам — словом, обо всем, что всегда раздражало и раздражает портняжные души филистеров в пролетарском движении. Конечным выводом практической мудрости, заключенной в статье, было решение использовать вынужденную праздность, вызванную законом о социалистах, для раскаяния и самообличения. Маркс и Энгельс были возмущены этой жалкой статьей; в частном письме, разосланном руководящим членам партии, они категорически требовали, чтобы людям такого образа мыслей, если даже из практических соображений их приходится терпеть в партии, не давали права выступать в ответственных органах партии. Этого права Хэхберг не получал, а прямо присвоил его себе; точно так же он, по-видимому совершенно произвольно, требовал для «трех звездочек» в Цюрихе права контроля над редакторством Гирша и не допускал такого редакторства, как в «Лантерн». Тогда Гирш и оба лондонских старика отказались от всякого участия в новом издании.

Из обильной и разнообразной переписки по этому делу дошли только отрывки. Из них видно, что Бебель и Либкнехт далеко не были согласны с притязаниями «трех звездочек», но непонятно, почему они вовремя не вмешались. Хэхберг приехал сам в Лондон, где застал только Энгельса, которому очень не понравились его путаные взгляды, хотя ни он, ни Маркс не сомневались в его добрых намерениях. Взаимное раздражение к тому же мало способствовало своевременному соглашению; 19 сентября 1879 г. Маркс писал Зорге, что если новый еженедельник будет редактироваться в стиле Хэхберга, то они сочтут себя вынужденными выступить публично против такого «опошления» партии и теории. «Мы предупредили этих господ, и они нас достаточно хорошо знают, чтобы понять, что это означает уступить или порвать. Если они хотят скомпрометировать себя, это их дело. Скомпрометировать же нас им ни в коем случае не удастся».

К счастью, дело не дошло до разрыва. Редактирование цюрихского «Социал-демократа» принял на себя Фольмар, и хотя он это делал очень «жалким образом», как говорили Маркс и Энгельс, но все же не давал повода к публичному протесту. Бывали только «постоянные письменные объяснения с лейпцигцами, довольно бурного свойства». «Три звездочки» также оказались неопасными. Шрамм совершенно отстранился, Хэхберг часто уезжал, а Бернштейн, под давлением обстоятельств, освободился от всякого похмелья, как это в такой же степени и в то же время происходило со многими товарищами, которые немного ближе подходили к действительному положению вещей. Немалое успокоение в умы внесло и то, что Маркс и Энгельс стали в большей степени считаться с теми огромными трудностями, с которыми приходилось бороться руководителям германской партии. 5 ноября 1880 г. Маркс писал Зорге: «Тем, которые сравнительно спокойно сидят за границей, не подобает еще в большей степени отягчать, к радости буржуазии и правительства, положение работающих на родине среди весьма тяжелой обстановки и с большими личными жертвами». Несколько недель спустя был даже заключен формальный мир.

31 декабря 1880 г. Фольмар отказался от своего редакторского места, и все предполагали, что президиум германской партии призовет на это место Карла Гирша. Так как Гирш в то время переселился в Лондон, то Бебель решил поехать туда, чтобы лично переговорить с ним; вместе с тем он уже давно намеревался еще раз основательно потолковать с Марксом и Энгельсом. Он захватил с собою Бернштейна, чтобы рассеять предубеждение, все еще державшееся в Лондоне относительно него, хотя Бернштейн вполне подтвердил тем временем свою преданность делу. Шествие в Каноссу, как называли эту лондонскую поездку в партийных кругах, вполне достигло свои разные цели. Только Гирш, давший сначала свое полное согласие, внес затем оговорку, что будет редактировать «Социал-демократа» из Лондона. Это было отклонено, и дело кончилось тем, что редактором сделался Бернштейн, сначала временно, а затем и окончательно. К удовольствию лондонцев, он с честью выполнял свои обязанности. И когда год спустя произошли новые выборы в рейхстаг, первые после издания закона о социалистах, то Энгельс торжествовал; так славно не сражался еще ни один пролетариат.

И во Франции тоже обстоятельства повернулись к лучшему. После кровавой майской недели 1871 г. Тьер объявил еще дрожащим от страха версальским буржуа, что для Франции социализм умер; он забыл о том, что уже однажды, после июньских дней 1848 г., выступил в подобной же роли лживого пророка. Он считал, что чем кровопускание сильнее, тем более оно принесет пользы. Действительно, количество жертв 1871 г., если считать потери парижских рабочих в уличной борьбе, от казней, ссылок, каторжных работ и эмиграции, исчислялось в 100 000 человек. Но после 1848 г. социализму понадобилось два десятилетия, чтобы очнуться от оглушившего его удара и от молчания, а после 1871 г. достаточно было пяти лет, чтобы он вновь заявил о своем существовании. В 1876 г., когда военные суды еще продолжали свою кровавую работу, когда еще продолжали расстреливать защитников Коммуны, уже заседал первый рабочий конгресс в Париже.

Конечно, это было прежде всего только заявление о своем существовании. Конгресс собрался под покровительством буржуазных