Экзарх поморщился, точно проглотил что-то кислое; потом криво улыбнулся:

— Вишь, как она слушает!

Еще немного подумал.

— Ну, что ж поделаешь! Давайте вписывать. Гмм, так чего же я там говорил?

Я понял, что он еще пытается, надеясь на меня, увильнуть. Ну, это не пройдет!

— А говорили вы, ваше высокопреосвященство, вот так!

С большой неохотой, все время кисло скривив лицо в усмешку, лукавец все-таки увидел себя вынужденным вписать на полях корректуры те самые слова, которые он не хотел бы видеть в печати[546].

Месяц за месяцем, сначала как бы не замечая оппозиции грузинского духовенства, а потом мягкостью и лаской к грузинам, Иннокентий сумел сгладить острые отношения. Под конец грузинское духовенство утратило почву для сопротивления и подчинилось ему.

Автокефалия к этому духовенству пришла, но уже значительно позже, во время первой революции[547].

Схватка боевая

Знойный летний день. В такие дни в Тифлисе нечем бывает дышать. Хочется разорвать на себе воротник и полным горлом наглотаться воздуха. Но воздуха как будто и нет, все вокруг застыло, и не шелохнется в этой печи и листок.

А публика, разряженная — кто со звездами и лентами, кто только в скромных орденах, дамы в светлых туалетах — стекается к военному собору, что на Головинском.

Это — 22 июля 1909 года, табельный день, тезоименитство вдовствующей императрицы Марии Федоровны. В военном соборе — торжественное молебствие, на котором должностные лица быть обязаны.

Обыкновенно я не ходил на такие торжества. Но на этот раз для меня создалось анекдотическое положение. Воронцов-Дашков был в России, заместитель наместника генерал Н. П. Шатилов сидел на даче в Коджорах, не было и директора канцелярии наместника, и я исполнял эти обязанности[548] — выходило, что надо было идти как старшему из представителей центральной администрации. Натянул на себя весь парад, стал в соборе.

Вслед за мной появляется тифлисский губернатор, щупленький, но юркий подвижной человек, М. А. Лозина-Лозинский. На его мундире, увы, орденов очень мало; я знаю, что это его мучает. Все же, оглянувшись и мысленно подсчитав вес и авторитет присутствующих властей, Лозинский становится рядом со мной, но все же на два вершка впереди.

Входит комендант Тифлиса генерал П. П. Чирков, увешанный и звездой с лентой, и множеством орденов. Промаршировав генеральским шагом по собору, он становится рядом с губернатором.

Молебствие идет полным ходом. Солидный, тучный и рыжебородый протоиерей, настоятель собора, вместе с клиром, возглашает, что полагается, и усердно кадит.

Незаметно губернатор переставляет вперед правую ногу, затем переваливается на нее всем корпусом и оказывается на несколько вершков впереди генерала Чиркова.

Комендант тотчас же обнаруживает коварство гражданской власти, опередившей военную. Такого оскорбления он снести не может. Перевалившись сначала на правую, а затем на левую ногу, Чирков оказывается на шаг впереди губернатора.

Но и губернатор с этим помириться не может. Опять он опередил коменданта.

Чирков не остается в долгу. Бросив на соперника свирепый взгляд, он снова опережает Лозинского.

Эта пара уже далеко оторвалась вперед от остальных молящихся. Их состязание так забавно, они бросают один на другого такие уничтожающие взгляды, что все — и должностные лица, и публика, оставив без внимания богослужение, с улыбками во все лицо и перешептываясь, следят за тем, кто из соперников окажется резвее.

Молебствие кончается. Пропели «многая лета». Бородатый протоиерей вышел с крестом.

И губернатор, и комендант вдруг сразу срываются с мест. Кто скорее…

Ни один не может приложиться первым.

Хочет приложиться к кресту Чирков — его отталкивает плечом Лозинский. Потянул свои губы к кресту губернатор — его тотчас же отпихивает ударом плеча комендант.

Оба напыжились, покраснели. Протоиерей безрезультатно лавирует крестом то вправо, то влево.

Публика в соборе, при виде этой сцены, сначала оцепенела. Затем стал слышен несдерживаемый более смех. А приложиться все ни одному не удается.

Чирков, с налившимися кровью глазами, обращается к губернатору:

— Вы ведете себя, ваше превосходительство, как мальчишка!

— А вы, ваше превосходительство, — настоящий нахал!

Наконец, Чирков с военной решимостью оттолкнул в сторону губернатора. Протоиерей уже протянул крест к победителю, но в тот же момент между крестом и губами коменданта вклинилась юркая голова губернатора. Все же комендант, боднув головой губернатора, изловчился приложиться первым. Лишь после него это же проделала гражданская власть.

Оба генерала резко поворачиваются и, нога в ногу, устремляются из собора. Публика перед ними широко расступилась. При мертвой тишине, в онемевшей от любопытства публике, явственно слышится:

— Безобразник!

— Нахал!!

— Хулиган!!

О протоиерее с крестом забыли. Все повыскакивали из собора смотреть, чем все это кончится.