– В самом деле? – спросил он, заинтересованный.

– Ну да! – ответила она гордо. – К нашейподступил Лес, а мужчины… которые все впереди, не сумели загодя вырубитьсочники. А на другой день уже такие крепкие и большие… Правда, можно было еще ина другой, но наши опять не сумели, и тогда Лес начал рушить наши дома, сажатьв нас семена… Многие умерли, тогда только все бежали. Многие умерли по дороге…

Придон представил себе, как все племя двигается через Лес,через болота, задыхаясь в ядовитых испарениях, бредут по колено, а то и по шеюв воде, а болотные звери подкрадываются и выхватывают самых беспечных.

– Наши мужчины отыскали место, – донесся еерассудительный голосок, – мы поселились в хороших дуплах, но теперь дажеженщины обходят по очереди Большую Поляну… Мужчинам нельзя верить!

Обходят и рубят эти сочники, подумал он брезгливо. Где-торубят головы врагам, добывают славу, а здесь рубят молодые побеги, что вылезаютиз земли в неположенном месте. Правда, он сам видел, что один такой стебельспособен за двое-трое суток вымахать в мощное дерево. Если не срубить, то можетперевернуть дом, разрушить, разорвать корнями… Что за жуткий Лес, что за народэти славы? Эти, правда, не знают даже, что они – славы.

Деревья проплывали, покачиваясь, приземистые, раскоряченные.Не то готовились прыгнуть, не то шарили вслепую по земле ветвями, искалидобычу. Воздух оставался такой же влажный, гнилостный, но теперь в немпоявились и другие запахи.

Пробитая зверьми дорога явно вела в сторону от воды, есть жезвери в этом Лесу, что живут не в воде, им нужны сухие норы. Или хотя бы незатапливаемые…

Пролетела стая огромных, как птицы, бабочек. Мохнатые, снелепым вихляющим полетом, запорошили пыльцой, от которой сразу пошла чесатьсякожа, покраснела, вздулись мелкие гадкие пузырьки. Цветок поспешно сорвалаизвестные ей листья, потерла Придона, выдавила ему на руки липкий сок. Зудослабел, затих.

Дважды дорогу перегораживали крупные муравьи. В первый разколонна шла порожняком, двигались только рабочие муравьи с охранявшими ихширокожвалыми солдатами, а во второй раз повстречали переселяющуюся семью.Няньки и даже рабочие несли куколок, личинки, мелкий расплод, а солдатывыбегали в сторону от колонны, бдили, щелкали жвалами с таким звуком, будто настол падали игральные кости.

Под ногами чаще всего пружинил мох, затем истончился, ногиступали по твердому. Одно время они вовсе шли по россыпи мелкой гальки, никакне удавалось Лесу накрыть ковром, поглотить болотом.

Деревья меняли цвет, мокрые стволы сперва покрылись мхом отземли и до вершинок, затем мох остался только с одной стороны, да и то неподнимался выше середины ствола. Кустарник пошел мелколистный, в кронах всечаще перекликались птицы и странные звери. В зарослях кто-то сопел, чесался,деревья вздрагивали. Придон сжимал кулаки, для мужчины невыносимо ощущатьсобственное бессилие.

С грозным ревом медленно пролетели, даже проплыли жуки.Крупные, словно камни для баллисты, тяжелые, двигались медленно, Придонрассмотрел их литые головы и мелкие глаза, обращенные книзу. Жуки явно выбиралиместо для нового гнезда. Жуки, как он уже знал от жителей деревни, как и люди,живут поселениями.

Он шел быстро и, чтобы остановиться, ухватился за стволмолодого деревца. Пальцы сжали кору, под ней пустота пополам с трухой, самодерево повалилось, а он, не удержавшись на ногах, сделал еще пару шагов вперед.

Сзади грохнуло дерево, в спину плеснуло жидкой грязью. Авпереди, всего в пяти шагах, застыл чудовищный зверь, похожий на ящерицуразмером с быка. Огромная голова с немигающими глазами с тупой злобойуставилась на человека. Пасть оскалена, блестят два ряда длинных и острых, какножи, зубов…

Прошла вечность, в которой сердце успело тукнуть лишь двараза. Он успел увидеть, что под зверем земля сухая, твердая, будто на ней долгодержали раскаленный камень. Трава в пепел, кустарники почернели и уронилилиству. А на тех, что подальше, листья скрутились, как от невыносимого жара.

Зверь вообще полз как по раскаленной земле, что тут жетеряла влагу, превращалась в камень. Но Придон с облегчением и ужасом смотрелна задние лапы чудовища. Вернее, на то место, где должны быть. Только дваогрызка, следы зубов глубокие, висят клочья кожи… Зад вырван, страшные раны наспине, с бедер выхвачены куски мяса, несмотря на костяной панцирь. По хребту отголовы массивные шипы, но острия обломаны… Чем по ним ударили: скалой илижелезной дубиной размером со ствол дерева?

Сзади послышался дрожащий голос женщины:

– Придон… Я никогда о таком… никогда!

В ее голосе был дикий страх. Его самого трясло, в такомлесу, да без оружия, а тут еще этот зверь, но ее страх странным образом придалсилы. Все-таки он видел больше, знает больше. Чудовищ видел, а о другихнаслышан, уже не дрогнет, когда встретит. А может, и дрогнет, но не сильноудивится, все-таки знает по рассказам, у какого куявского дракона какие повадкии особенности.

– Пойдем, – проговорил он, стараясь держать голоствердым. – Кто-то прошел здесь раньше нас.

– Так это же и страшно!

– Почему? – спросил он. – Нам меньше махатьдубинами.

Но сердце трепетало в ужасе. Спина трещала, не желала гордовыпрямляться, он с усилием напомнил себе о доблести предков, что пращуры исейчас смотрят на него из заоблачного вирия, спорят: выберется из Леса илисгинет, как вот этот дракон, у которого такие зубы, такая пасть, а лапы с железнымикогтями вообще страх…

Он сглотнул комок, сказал хриплым голосом:

– Погоди, Цветок! Она обернулась:

– Что ты хочешь?

В ее голосе была надежда.

– Впереди пойду я, – заявил он твердо. – Вмоих краях негоже мужчине идти позади женщины в опасных местах. А ты все времязабегаешь вперед! Забыла, что обещала?

– Но ты не в своих краях, – ответила онаудивленно.

– Но я, – прервал он, – все тот же Придон!

Придержал ее, женщина смотрит умоляюще, но он заставил себявыйти вперед. Деревья пошли по обе стороны медленнее, он чаще оступался,спотыкался о невинные кочки мха, которые оказывались твердыми как каменьвспучившимися корнями, чуть-чуть прикрытыми зеленой бахромой, едва не падал,когда со всего размаха пытался опереться на гранитные валуны, что не валуны вовсе,а невесомые домики водяных гусениц, сплетенные из травы и листьев…

На самом деле не стыд или отвага подвигну ли пойти вперед,хотя тоже, тоже, но еще больше – отчаяние. Ну сколько можно прятаться заженской спиной? Ведь будь этот зверь жив, он растерзал бы обоих, иди он сзадиженщины или впереди. Так пусть же последний вздох не будет отягощен хотя быстыдом.

Он услышал ее детский вскрик, вскинул голову. Впередипоперек звериной тропы стояли лохматые заросшие мужики. Пятеро. Все вышеПридона, руки длиннее, груди толстые и выпяченные, как винные бочки. В рукахогромные суковатые дубины, бороды от самых глаз, а волосы падают на брови, такчто Придон видел только блестящие глаза. Странно блестящие, в отличие оттусклых глаз жителей деревни.