был немедленно исполнен. Затем была послана погоня за Войславом, но напасть на его след не удалось. Бегство Войслава было доказательством его измены.

Тело Стогнева с шумом скатилось со скалы. Мешко приказал подбросить сухих поленьев в костры и, не разговаривая ни с кем, прилег на прежнее место и, опершись головою на руку, задремал. Слуги, оледеневшие от ужаса, вернулись на свои места.

Начальство над людьми князь поручил Доброславу; на рассвете в обычном порядке обоз тронулся в дальнейший путь; удрученные, все ехали молча.

Никто не смел вспомнить Стогнева, и при въезде в замок над Цыбиной на вопросы о том, куда девался Стогнев, свита отвечала молчанием.

X

Еще во время путешествия Доброслав передал Власту, что князь разрешает ему поехать в Красногору с тем условием, чтобы он немедленно являлся на каждый зов Мешка. Приехав в замок над Цыбиной, Власт тотчас хотел отправиться к отцу, но старая Сро-киха, узнав о возвращении своего любимого дитяти, прибежала к нему немедленно.

Не прошло даже часа, как князь вернулся со своей свитою в замок; казалось, что никто еще не проговорил ни слова, но уже откуда-то всем стало известно, зачем и куда ездил Мешко и с чем он вернулся.

Весть о смерти Стогнева пала на мирных обитателей замка, как гром с ясного неба. На лицах всех видна была грусть, смешанная с ужасом. Никто не смел явно расспрашивать подробностей этого страшного происшествия, но, прячась по углам и пустынным закоулкам замкового двора, вернувшиеся только что из памятного для них путешествия шептались, рассказывая обо всем непосвященным.

Из половины дома, где жили женщины, доносился плач и как бы горевание; везде царило замешательство. Княжна Горка ждала брата, еле сдерживая свое нетерпение.

Мешко между тем, возвратясь домой, немедленно выслал гонца к Сыдбору, находившемуся как раз в Гнезне, приказывая передать, чтобы, не теряя ни минуты, приехал в замок.

Верховому предстояло сделать, таким образом, шесть миль, чтобы Сыдбору осталось достаточно времени явиться на Цыбину до наступления ночи.

Доброславу князь поручил начальство над всем своим двором…

Старая Срокиха, целуя и лаская своего любимого Власта, на которого она смотрела как на родного сына, стала расспрашивать и настойчиво допытываться обо всем случившемся. Юноша напрасно старался отделаться неведением. Везде уже ходили страшные слухи.

Все были перепуганы. Власт, которому было приказано молчать, не мог ничего ответить на вопросы, задаваемые его старой нянькой. Сказал только, что ездили в Прагу, но это не было ни для кого тайной. Срокиха все время печально кивала головою.

— Голубчик мой! — плача, говорила она. — Страшные наступили для нас дни. Недаром вы ездили к чехам, в Прагу. Гроза на нас надвигается и неволя, все пропадем… Старцы наши предсказывают кровавое будущее…

Напрасно Власт старался уйти от нее, старушка, плача, обнимала и ласкала его, как будто предчувствовала недоброе и боялась его потерять. Хотелось ей опять пойти с ним к своей госпоже, княжне Горке, но Власт упросил отпустить его к отцу. Приласкав и расцеловав, добрая старушка отпустила его, беспокоясь о нем еще более от того, что ничего от него не могла узнать.

Избегая всяких вопросов, Власт пошел седлать коня, думая тотчас же отправиться в Красногору, чтобы прибыть туда до сумерек. Большим утешением для него было то, что он вез из Праги для служения полученные там вино и облатки, которых ему не удалось бы испечь дома.

Вино в то время было большой редкостью и почти нельзя его было достать, а хлеб для служения духовенство желало иметь приготовленным с необычайной заботливостью. Святой Вацлав сам срезывал колосья пшеницы, сам выбирал и выжимал сок из винограда, из которых вино и хлеб приготовлялись для святой жертвы (евхаристии, мессы). С таким же благоговением готовились к службе и другие священники.

Власт, который был долго лишен этого духовного священнического утешения, готовился, хотя и тайно, отслужить мессу где-нибудь в лесу, в пустынном месте, надеясь в богослужении почерпнуть силу и найти утешение. Готовился он к этому с необыкновенным усердием, как человек сильно проголодавшийся, а когда вспоминал свою семью, то плакал горькими слезами отчаяния, не будучи уверенным в том, что ему удастся обратить их в христианство. Он сам не знал, как взяться за это великое дело, но чувствовал, что это его священная обязанность. Изо всех душ, которые он хотел спасти, судьба его близких родных больше всего его беспокоила.

Весь погруженный в подобные размышления, Власт подъехал совсем близко к Красногоре, уже виден был родительский дом, и сердце забилось в его груди беспокойно. Вдруг Ярмеж, возвращавшийся верхом с поля, остановил его, радостно приветствуя.

— Вот как обрадуется вам наш господин! — сказал Ярмеж. — Если б вы знали, с каким нетерпением он вас ждет!..

— И я спешил домой, но ослушаться приказания князя я не смел. Все ли здоровы? — осведомился Власт.

— Доброгневе что-то нездоровится, еле держится на ногах. Лю-бонь для вас засватал Младу, придется вам, не отдыхая, ехать с отцом к невесте и к свадьбе готовиться, — сообщил Ярмеж.

Власт задрожал и побледнел и, ничего не отвечая, ехал дальше. Ни одной минуты он не колебался, как поступить. Если отец захочет заставить его жениться, юноша решил пасть к его ногам, что бы ни случилось, открыть ему, что он христианин и священник, давший обет безбрачия.

Разговаривая, они подъехали к дому, где у ворот уже их ждали слуги, они, услыхав конский топот, вышли навстречу, а увидев Власта, поспешили известить об этом хозяина дома.

Первая выбежала встречать Власта его сестра Гожа, вслед за ней появился несколько нахмуренный старый Любонь. Когда Власт обнял отца за колени, старик, похлопав его рукой по плечу, заворчал:

— Наконец-то смиловался князь надо мною. Где вы были? Ездил я справляться о тебе в замке, там мне сказали, что князь взял тебя куда-то с собою. Охотились на волков, что ли?

— В Чехию ездили, — ответил Власт.

— В Чехию? — нахмурившись, спросил старик. — Зачем туда? Добычу привезли?

— Думается мне, что лучше этого: мир! — пояснил юноша.

Любонь нервно передернул плечом, но ничего не ответил. Вскоре и бабушка показалась на пороге дома и, как всегда, недовольными и подозрительными глазами смерила Власта.

Не расспрашивая больше ни о чем, старый Любонь заявил ему, что на следующий день он куда-то едет и что берет сына с собою.

Власт, предупрежденный через Ярмежа, знал, куда собирается его отец, но спрашивать не посмел и ждал, чтобы отец сам ему сказал.

Одна Гожа оживляла весь дом своей жизнерадостностью, она все время