В.: Но если перейти к причинам, по которым, как вы утверждаете, господин Патаркацишвили был недоволен вами, расстроен. Вы, насколько я понимаю, утверждаете, что он расстроен был только потому, что вы решили уйти из алюминиевой отрасли, а он хотел, чтоб вы там оставались, в РУСАЛе. Это так?

О.: В основном да, ну да, наверно.

В.: То есть что мы здесь имеем? Мы имеем здесь человека… незадолго до этого вы заплатили этому человеку 1,3 миллиарда, чтобы прервать ваши отношения с ним. И вы теперь утверждаете, что вот 2 года прошло, и он ощущает, что у него есть право на вас сердиться, потому что вы не остались в каком-то бизнесе, в какой-то отрасли, в которой у него, по вашим словам, нет никакого интереса. Это ваши показания?

О.: Не мои показания. 1,3 миллиарда долларов никакого отношения не имеют к моим отношениям с Бадри и к РУСАЛу. Поэтому я не очень понимаю, каким образом вы это увязываете.

В.: Почему господин Патаркацишвили позволял себе на вас рассердиться за то, что вы уходили из отрасли? А вы утверждаете, что у него в этом бизнесе, в этой отрасли не было никаких долей, никаких интересов.

О.: Он на меня не рассердился. Мы сейчас о терминах спорим или пытаемся понять, что он сделал? Это не слово «рассердился». Был ли он доволен или он был недоволен? Настроение у него было с отрицательным знаком. Но сказать, что он на меня рассердился или мы поссорились, это не так.

Судья Элизабет Глостер: То есть вы хотите сказать, что он был расстроен? И вопрос господина Рабиновитца такой. Почему Бадри был расстроен тем, что вы уходили из бизнеса, в котором, как вы утверждаете, у Бадри не было никаких долей, акций, интересов?

О.: С моей точки зрения, он хотел вернуться в Россию и, может быть, работать с этой компанией. У меня еще было предположение, что он хотел, чтоб мы что-то с грузинскими бизнесменами и в Грузии что-то сделали. Но твердо сказать я не могу. Отчасти это правда — о том, что он был, ну он считал, что я его не в той форме предупредил. В российском бизнесе очень принято, что если вы кому-то должны и вы выходите из бизнеса, то надо сначала предупредить, рассчитаться, а потом уже делать следующее действие. Мне показалось, что я так и поступил, что я ему все объяснил до этого: что, вероятнее всего, мы закончим. Но он считал, что я недостаточно усилий к этому приложил. Это вопрос вкуса.

Г-н Рабиновитц: Господин Абрамович, если господин Патаркацишвили не имел никакой доли в РУСАЛе и никаких акций в РУСАЛе, как он мог хотеть, чтобы вы что-то там делали с Грузией, какой-то бизнес с Грузией? Как это могло быть?

О.: Я не понял, а в чем проблема? Почему он хотел, чтобы мы что-то делали? Потому что он жил в Грузии, ему интересно было с нами, он мне доверял.

В.: Но если у него не было никаких акций в РУСАЛе, он не мог влиять на то, как вел себя РУСАЛ и где он вел свой бизнес.

О.: Влиять он на это не мог, но сделать предложение — почему нет? А я не понимаю, в чем противоречие? У меня сегодня нет акций РУСАЛа, если я какую-нибудь интересную сделку предложу, если РУСАЛ это устроит, может быть, сделаем что-нибудь. Где противоречие здесь, я не понимаю?

В.: Давайте еще раз посмотрим на параграф 300 ваших свидетельских показаний. Вы говорите, что он был расстроен этим. Вы говорите: «Однако между нами не было никаких разногласий по вопросу о том, что он заработал свое вознаграждение за оказанное мне содействие в приобретении алюминиевых активов и что оно будет существенно больше минимальной цены в 115 миллионов долларов США, о которой мы договорились раньше». Это ссылка на договор о комиссионных, так? Который потом нотариально заверил господин Патаркацишвили, помните?

О.: Да.

В.: Я уже выдвинул такой аргумент, что эти договоры на комиссионные были подложными, фиктивными документами, потому что они не отображали какую-либо договоренность, какую-либо схему, которую могли в то время согласовать с господином Патаркацишвили. Я не хочу заново возвращаться к этому. Но сейчас вы выдвигаете следующие тезисы. Если считать, что эти договоры были истинными, то вот эта цифра в 115 миллионов — это была минимальная цена. И далее вы говорите в этом параграфе, что после вот этой минимальной цены он попросил у вас 700 миллионов долларов. Это так, это ваши показания?

О.: Да. Я не помню, но 700, по-моему, да.

В.: Вы также здесь пишете о 700 миллионах долларов. Но в этом параграфе вы тоже говорите, что, помня о тех контрактах, где имеется минимальная цена в 115 миллионов, вы в итоге согласовали цену в 450 миллионов долларов в качестве комиссионных. Это ваши показания, да?

О.: В качестве только комиссионных — нет. Тут, по-моему, более развернуто написано.

В.: Хорошо. Вы пишете, что вы согласовали эти контракты, где минимальная цена была 115 миллионов долларов, но что он заработал на самом деле свое вознаграждение, которое существенно больше, чем минимальная цена. И вы говорите, что в результате этого вы согласились выплатить ему 450 миллионов долларов. Это ваши показания?

О.: А где это?

Г-н Сампшн: На самом деле это не та цифра, которая фигурирует в показаниях. Может быть, мой коллега хочет это исправить?

Г-н Рабиновитц: Вы пишете: «Однако между нами не было никаких разногласий по вопросу о том, что он заработал свое вознаграждение за оказанное мне содействие в приобретении и что оно будет существенно больше минимальной цены в 115 миллионов долларов, о которой мы договорились. Он попросил у меня 700. Мне показалось, это было слишком много, но мы оба понимали, что это была всего лишь его начальная позиция в процессе переговоров. Насколько я помню, я предложил 400 миллионов долларов. Сейчас я не помню, была ли сумма в размере 540 миллионов долларов США согласована на этой встрече или же мы обсуждали ее позже по телефону в 2003-м или даже в 2004 году. Хотя мне кажется, что господин Патаркацишвили вряд ли дал бы мне возможность уехать из Грузии без моего согласия выплатить ему вознаграждение». Господин Абрамович, ну давайте оставим сейчас тот факт, что я утверждаю, что эти договоры о комиссии были фиктивными. Неправильно даже утверждать, что сумма в 115 миллионов была минимальной ценой. Ведь это так, нет?

О.: Я не понял, я да или нет должен сказать? Не правильно ли утверждать, просто оно как-то само себе противоречит внутри. Не правильно ли утверждать, что это не было ценой?

В.: Комиссионные договоры не определяют сумму в 115 миллионов как минимальную цену, которую потом можно в рамках переговоров повышать, как вы сейчас утверждаете.

О.: Наверное, нет. Я не помню.

В.: Ну давайте постараемся определиться и понять, что вы здесь говорите. Вы говорите, что вы через три с половиной года где-то согласились вернуться к тому факту, что был договор, в рамках которого господин Патаркацишвили получит вознаграждение, и что вы готовы были согласиться на 500 % увеличить ту сумму, которая фигурировала в тех договорах, которые, как вы утверждаете, были заключены с господином Патаркацишвили. Это так?