В больших чанах разводили кислоту, разливали в бочонки. Кроме солдат и пригнанных жителей, у заходов появились люди интеллигентного вида, которые деловито суетились, следя за пропорциями воды и кислот.

Вдали проревела автомобильная сирена. Вскоре, окруженные штабными офицерами, показались генералы Губатов и Михайлов, английские офицеры в белой морской форме и сам автор проекта отравления кислотами, инженер Лебеденко.

Через полчаса по желобам, шипя и пенясь, заструился ядовитый раствор…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

На глубоко вспаханной снарядами горе Митридат черными стаями сидело воронье. Птицы выклевывали глаза мертвецов. Большие кудлатые собаки бегали по косогору с мордами, вымазанными кровью, высунув красные языки.

Внизу, вокруг этой горы, омертвело лежал город. Белые офицеры и солдаты, вооруженные до зубов, ночью и днем шастали по дворам, врывались в квартиры, с остервенением разбивали сундуки, грабили, обыскивали, гнали избитых людей в контрразведку, в тюрьму, в штаб карательной экспедиции Мултыха…

Возле собора показалась большая толпа. Ее окружало кольцо белых солдат. Спереди и сзади ехали, покачиваясь в седлах, казаки. Толпа двигалась по прямой асфальтовой улице к штабу гарнизона и контрразведки. Угрюмые, оборванные люди обходили и перепрыгивали через трупы. Солдаты подталкивали их штыками:

— А ну, не отставай!

Бледнолицая женщина, с черными волосами, заплетенными в две длинные косы, шла посредине толпы, плакала и говорила:

— Боже мой… за что? Я — иностранно-подданная, гречанка…

— Иди, иди! Все равно стерва!

Навстречу толпе полным карьером вылетел ротмистр Мултых в сопровождении английских офицеров, молодцевато высившихся на кровных белых лошадях. Мултых осадил коня и отрывисто спросил:

— Куда ведете?

— К нам на разбор. Немного осталось, господин ротмистр, — ответил Сологуб.

— Повесить — и все!

— Там уже полно и без этих.

— Должны знать, куда устроить.

— Где прикажете разделаться? — лихо спросил Сологуб.

— А что, здесь мало деревьев? Развесить на них… Чтоб всем видно было, — приказал Мултых. — Чтоб не было пустого дерева на этой улице! Слышишь?

— Так точно, господин ротмистр.

Раздался отчаянный женский крик:

— Ай-яй!.. Христофор, мой Христо… братик… родной…

Гречанка рванулась из толпы арестованных, но повисла в цепких руках солдат. Она узнала родного брата, моряка, висевшего на дереве с вырезанной звездой на татуированной груди.

Юнкер ударил ее сапогом.

— К брату хочет. Пустите, — с усмешкой сказал Мултых.

Гречанка подбежала к трупу, обняла грязные ноги, целовала их, рыдая. У Мултыха раздулись ноздри, хищно сощурились глаза. Он вытянулся в седле и крикнул:

— Вешай рядом!

Казаки навалились на гречанку, скрутили, накинули петлю на ноги и повесили вниз головой рядом с братом.

— Оборви платье! — скомандовал Мултых.

Голая женщина махала полными белыми руками, выгибалась, билась…

Арестованные оцепенели. Они закрывали лица руками, чтобы не видеть пытки. Старый, бородатый человек громко заговорил, обращаясь к английским офицерам:

— Разбойники!.. Душители!..

Его поддержали из толпы:

— Разве можно!

— Народ запомнит!.. Народ не простит!..

— Молчать, сволочь! — крикнул Мултых.

— Мо-о-олчать! — во все свое гулкое, словно пустая бочка, горло заорал Сологуб.

Солдаты били толпу прикладами.

— Все равно… убивайте, бейте… изверги… палачи!..

Англичане пожимали плечами, показывая знаками, что они ни при чем, посторонние наблюдатели. Отвернувшись, они молча отъехали с Мултыхом в сторону. Сологуб, любитель выводить каракули, написал на бумаге криво:

«Брат и сестра — большевики-бандиты. Пошли вместе в ад».

Бумагу прикрепил к дереву…

Вскоре англичане и Мултых подъехали к трупу Горбылевского. Все остановили лошадей. Мултых с удовольствием объяснил:

— Главарь… Коммунист… Основатель большевистских банд в городе и в каменоломнях… Комиссар!

Лицо Горбылевского было перекошено, из почернелого рта скалились два больших желтых зуба, — казалось, что он смеется над Мултыхом.

2

В Старокарантинских каменоломнях после ухода Дидова остались небоеспособные партизаны под командой рыбака Юнгова. Некоторое время они выдерживали осаду белых, скрываясь в самых нижних туннелях. Потом Юнгов перевел отряд в верхние галереи, рассчитывая вырваться в степь через наименее охраняемые заходы. Белые взрывами отрезали отряд Юнгова от всех выходов. Партизаны оказались пленниками двух-трех прямых галерей. Белые перебросили к заходам большое количество баллонов с серной кислотой и после долгих приготовлений и расчетов стали по желобам лить кислоту в подземелье.

Граф Тернов после окончания этой «химической операции» приказал полусотне казаков погрузиться с фонарями в подземелье.

Казаки не встретили никакого сопротивления. Они вошли в заходы, у которых командир Юнгов уже не мог поставить часовых. В тупике казаки наткнулись на груду скорченных тел. Многие партизаны еще были живы. Казаки, снабженные противогазами, выволокли их из каменоломен. Бойцы Юнгова, глотнув свежего воздуха, очнулись. Их стащили к оврагу и сбросили вниз, на траву.

Троих партизан нашли в тупике, недалеко от газовых баллонов. Они были без сознания. Белые привели лошадей и к постромкам каждой привязали за ноги человека. Потом с гиком погнали лошадей наверх, по путаным, крутым, каменистым галереям.

Впереди конь волочил матроса Павлинова. Его тело подпрыгивало на глыбах, моталось из стороны в сторону, билось о камни.

Одежда Павлинова превратилась в клочья. Он приподнимался на локтях, и вмиг локти обдирались о камень; мясо срезалось, как на точиле. А конь все мчался и мчался, поспевая за фонарем, который держал впереди казак.

…В овраге на росистой траве шевелились партизаны, судорожно глотая свежий воздух. Они кашляли, харкали кровью. Подъехала мажара. Солдаты погрузили на нее партизан, свалив их тела как попало, словно туши, увозимые с бойни.

Окровавленных, распухших людей привезли к школе, сбросили на землю, как дрова.

Офицеры отряда Тернова подходили, брезгливо морщились, толкали сапогами, плевались. Все ждали, когда выйдет сам граф и распорядится о дальнейшем.

По всей деревне прокатилась весть, что из каменоломен привезли партизан — живых. Матери, сестры и дети столпились у ворот школы. Казаки отгоняли их нагайками. В толпе упрашивали:

— Родненькие, пустите, Христа ради, проститься!

— Дозвольте повидаться… напоследочки.

— Братики, сыночки, пустите!..

— Дядя, пусти — там тятька мой…

Казаки покручивали нагайками:

— Нельзя.

— Осади!

— Не приказано…

Наконец граф Тернов вышел на крыльцо. Коротким движением поправил на переносице пенсне и приказал:

— Всех разложить в ряд, по сто шомполов каждому. Богарчук!

— Я, ваше высокоблагородие, — вытянулся перед графом жилистый высокий казак с нашивками старшины.

— Ты отвечаешь за порку. Смотри, чтоб все было как надо!

— Рад стараться, ваше высокоблагородие!

Графу Тернову вынесли стул. Он сел, закинув ногу на ногу.

— Кто у них главный?

— Надо быть, этот, господин командир, — ответил корнет и указал на Юнгова. — Все показания сходятся, что этот.

— Ага! Подведи сюда.

Казаки подхватили Юнгова под мышки и потащили. Он бессильно мотал кудлатой головой. Когда подвели его к нижним ступенькам крыльца, он поднял голову и страшно глянул на графа.

— А-а, ты,