Бледный северянин теснил Фуртию вверх по леднику, рубил своим устрашающим мечом. Двое других, с топорами, шли за ним. Думаи бессильно завалилась набок.

– Спасай Фуртию, – просипела она, и Никея, подхватив обе секирки, бросилась к дракане.

Что-то знакомо шевельнулось в Думаи и заставило оглянуться на заставу вдалеке – туда, где на льду реки появились еще две фигуры.

Одна опережала другую, приближаясь с невиданной быстротой. Кто бы ни была эта женщина, в беге она не знала себе равных. Седые, в налипших снежных комках завитки прыгали над ее смуглым лбом, а одета она была по-хротски и держала в руке суставчатое копье.

Фуртия, хлестнув тонким кончиком хвоста, отбросила нападающего. Тот опрокинулся навзничь, ударился головой и замер, дав дракане время высвободить застрявшие во льду когти. Думаи, оставляя за собой кровавую полосу, поползла к ней:

«Фуртия…»

Но Фуртия смотрела не на нее – на женщину с копьем.

Дракана неуловимо изменилась. От взгляда на нее у Думаи заискрили волоски на руках, во рту встал привкус металла. Фуртия с оглушительным ревом вздыбилась над людьми, а когда ее лапы обрушились на лед, одна накрыла кровожадного северянина.

Думаи прикусила кулак, глуша крик. Она в жизни не слыхала, чтобы драконы, нарочно или нечаянно, убивали людей. Один из хротцев невнятно зарычал, но Фуртия его не замечала, вонзив взгляд в подбежавшую женщину и трепеща языком.

Высокая копейщица остановилась, изготовившись защищаться. Она смотрела на Фуртию, как охотники смотрят на волка или медведя, лишь с намеком на опаску. Дракана взревела, метнула глазами молнию – гроза на земле. Чуть не задев Думаи, она ринулась на женщину, вынудив ту попятиться. Думаи поползла следом:

«Фуртия, надо уходить, сейчас же!»

«У НЕЕ В РУКАХ ВОСХОДЯЩИЙ ОГОНЬ!»

Слова громом ворвались под череп. Глаза залило белое сияние. Она успела прозреть, чтобы увидеть, как Фуртия нависает над женщиной, а та заслоняется рукой, повернув ладонь к дракане. От ладони ударило пламя, алое и бездымное. Прорвавшись сквозь перчатку, оно мигом растопило снег до толстой ледяной коры.

Думаи задохнулась. За этот год она навидалась всяких чудес, но такое в голове не укладывалось. Женщина вызвала огонь из ничего, как драконы вызывали дождь. У Фуртии вырвался яростный вопль. Она дохнула на врага штормовым ветром, и женщина, отшатнувшись, вбила сапоги в лед, но огонь все рвался из ее ладони.

Впервые с той ночи, когда Фуртия поднялась из озера, Думаи увидела ее настоящей – нечеловеческим, диким созданием древних небес.

Кто-то сгреб ее поперек туловища. Она решила – Никея, но нет, Никея замешкалась на ледяном спуске. Перед ней было незнакомое лицо, из-под надвинутого капюшона виднелись золотые волосы.

Она узнала. Увидев, коснувшись ее, Думаи узнала.

– Сестра, – выдохнула она, – это ты?

Притяжение исчезло. Они сошлись. Думаи облегченно рассмеялась, но женщина лишь крепче сжала ее.

– Камень, – низким, холодным голосом проговорила она на сейкинском. – Он с тобой?

– Да, но… – Думаи, похолодев, всмотрелась пристальней. – Это ты – голос моих снов?

В этих глазах не видно было ни любви, ни узнавания, ни капли нежности сновидений.

«Я – одна из них», – шепнул голос в голове.

Думаи замерла, и радость в ней замерла тоже.

– Нет. – Она хотела высвободиться, но женщина держала железной хваткой. – Камень мой. А твой где? – прохрипела она. – Ты кто?

Перед этим ледяным лицом с равнодушным и пугающим взглядом у Думаи смешались все мысли. Сверкнул клинок, и вот женщина уже режет Думаи – плащ на ней. Руки, извиваясь двумя рыбинами на песке, нашаривали шкатулку. Думаи беспомощно отбивалась.

– Я не хочу тебе зла, восточница. – Рука сжала ей горло. – Отдай сейчас же. Он не твой.

И тут тяжесть сорвали с нее. Фуртия ухватила женщину зубами, отшвырнула на лед – туда же, где копошилась на коленях метательница огня.

У Фуртии кровоточила старая рана на боку, а красный огонь – змеев огонь – проплавил еще несколько чешуй. Никея, схватив дрожащую Думаи в охапку, затащила ее на спину дракане.

– Фуртия, уходим. – Думаи коснулась ее ладонью. – Уходим, скорей!

Она вцепилась в гриву развернувшейся на месте Фуртии. Из-под когтей драканы брызнули ледяные осколки, громче зашумела бегущая вода.

– Я его найду, сестра.

Думаи осмелилась оглянуться на голос и наткнулась на взгляд светлокожей женщины.

– Не думай укрыть его навсегда. Из нас двоих лишь одной жить вечно.

Никея втащила ее в седло. Подмытый ледник прогнулся и треснул под когтями Фуртии, и вся долина раскололась надвое.

Тунува с усилием зажала кулак, загасив рвавшийся из рук змеев огонь. Никогда еще он не вспыхивал так жарко и ярко, как против этого бескрылого зверя. И никогда еще он не отнимал столько сил, вытекавших из нее, точно сок из раненого дерева.

Чудовище напоминало рогатую змею, но притом не походило на Дедалагана. И переплавленным животным оно быть не могло – слишком велико. Оно не пыталось пыхать огнем и не пахло сиденом – скорее морем, почему-то приводя на память Канту.

Ледник вскрылся, трещина – широкая, не перескочишь – пробежала от хротской заставы к истоку ледяной реки. Канту отбросило далеко в сторону, и она, разметав волосы, растянулась на снегу.

– Канта! – Тунува протянула ей руку. – Ты цела?

Канта изменилась: взгляд отвердел и бледное лицо застыло.

– Тунува.

Та, проследив за ее глазами, из последних сил бросилась туда, где стоял над расколом один из трех северян. Его друг остался по другую сторону.

И сорвался в расширявшуюся трещину. Цепляясь неловкими в перчатках руками, упираясь шипастыми подошвами, юноша тянулся наверх, но край трещины остался слишком далеко. Тунува сорвала с себя плащ, бросила ему конец, а когда он зацепился, напрягаясь всем телом, потащила наверх.

Едва опасность миновала, парень, дрожа всем телом, повалился ей на руки и медленно открыл карие глаза. Тунува заглянула в них.

Она полвека видела эти глаза в зеркале. И видела его лицо во снах с пчелами.

Имя вырвалось само собой, она не успела его удержать:

– Армул.

76

Арондин горел много дней. Его гордый замок, провалившись посередине, превратился в горестную насмешку над самим собой.

Пострадало и святилище на холме, но от него Фиридел кое-что оставил. На пепелище вокруг собирались люди. Они расступились перед въезжающей в город Глориан Беретнет.

Ее кобыла заржала. Раскинувшийся по ее крупу плащ был окрашен в цвет инисской розы. Выделяясь на снежном пепле, этой цвет вызывающе напоминал о Безымянном – не о приходе его, а о его поражении. Пусть Инису и грозила гибель от его слуг, но красных крыльев в небе не видели. Этот красный был цветом царствующего дома – крови, державшей врага в цепях.

Морду кобылы защищала стальная маска. На тяжелом черном чепраке были выбиты серебряные ключи дома Храустр; отцовский меч висел у Глориан на бедре. Она пришпорила лошадь, направив ту по ступеням святилища, и спешилась наверху. Часть стены здесь