При описании сцены благословения Черчилль акцентирует внимание на двух моментах. Первый — «огромная ответственность». Поначалу Жанна «испугалась» своего бремени. Но когда святой Михаил вернулся к ней «в сопровождении святой Маргариты и святой Екатерины, патронесс деревенской церкви, девушка повиновалась их приказу». Второе — когда являешься инструментом Судьбы, остается лишь повиноваться ей. При этом в понимании Черчилля не существенно, насколько неправдоподобной представляется миссия на первый взгляд. Описывая победы Жанны, он замечает: «Если это не было чудом, то оно должно было быть им». И если пришло время свершиться чуду, то так тому и быть.

Другой важной чертой Жанны д’Арк, чертой, имеющей принципиальное для Черчилля значение, является беззаветная преданность юной воительницы своей стране. В этом отношении можно обнаружить перекличку с образом Боудикки, про которую автор говорит, что «памятник ей на набережной Темзы напротив Биг-Бена напоминает нам о том суровом призыве победить или умереть, который прозвучал в веках».

Сравнение с Боудиккой интересно тем, что указывает на третий пласт, привлекавший внимание Черчилля к Орлеанской деве. Обе женщины восстали против иноземных завоевателей, вдохновили народ на борьбу, одержали победу и переломили ход истории, но добились всего этого, принеся на алтарь свою жизнь. Еще со времен повествования о войне в Судане в конце XIX столетия Черчилль демонстрировал уважение к историческим персонажам, поднявшимся на борьбу, но павшим в ее горниле.

Сама тема падения также привлекает внимание британского автора, рассматривающего гибель Жанны д’Арк в свете благородного и трагичного противостояния личности и массы. Двор и клир быстро поняли, что Жанна «служит не столько церкви, сколько

Богу, и не столько орлеанской партии, сколько Франции». Она стала неуправляема и начала представлять угрозу для «влиятельных групп», которые не преминули отвернуться от нее. Последовало предательство, плен, после чего в течение года «ее судьба висела на волоске, тогда как неблагодарный и беспечный Карл не ударил пальцем о палец, чтобы спасти» свою подданную. В стране не может быть двух королей, а Жанна стала сама «словно воплощать славу Франции». Ее судьба была предрешена, но ее слава оказалась неподвластна предавшим ее соотечественникам и казнившим ее англичанам. Покинув грешную землю, она возродилась, как святая.

Был и четвертый фактор, возвышавший французскую героиню над другими великими людьми. Ее отличала не только «непобедимая отвага», но и «бесконечное сострадание, добродетель простоты и мудрость справедливости». Именно эти качества и определили ее место — «настолько высоко стоящей над обычным человеческим уровнем, что равного ей не найти во всей многовековой истории Франции». В представлении Черчилля, Жанна была «воплощением естественной добродетели и доблести человеческой расы», став «образцом беспримерного совершенства».

После рассмотрения отношения Черчилля к Орлеанской деве, которое стало темой для отдельной публикации, самое время завершить описание истории создания тетралогии и перейти к анализу этого труда, отметив как его несомненные достоинства, так и имеющиеся слабости. Начнем с последних.

Чем дальше продвигалась работа над книгой, тем больше становился перечень привлекаемых специалистов. Помимо Карсона, в августе 1955 года к проверке «Истории» подключился знаток правления Тюдоров историк Джоел Харстфилд (1911–1980). В апреле 1956 года в проекте принял участие известный кембриджский историк Джон Гарольд Пламб (1911–2001). Главы, посвященные Индии, проверял Арчибальд Патон Торнтон (1921–2004), впоследствии член Королевского общества Канады, а в начале своей карьеры лектор Университета Абердин. В октябре для проверки глав викторианского периода был приглашен молодой историк из Оксфорда Морис Шок (род. 1926) — позже он будет занимать посты вице-канцлера Университета Лестера и ректора колледжа Линкольна в Оксфорде. Своей супруге Черчилль писал, что мистер Шок, «очень милый молодой человек», «значительно помог мне с главами про Гладстона и Дизраэли».

Черчиллю также помогала плеяда талантливых историков: профессор истории Университета Ливерпуль и президент Исторической ассоциации в 1973–1976 годах Алек Реджинальд Майерс (1912–1980), специалист по истории XVII столетия Дональд Хен-шоу Пеннингтон (1919–2007), Джон Стивен Уотсон (1916–1986), специалист по Викторианской эпохе Эйза Бриггс (1921–2016), американский историк, один из первых биографов Франклина Рузвельта Фрэнк Барт Фрайдл-младший (1916–1993), а также специалист по истории США Молдвин Аллен Джонс (1922–2007), будущий профессор в Университетском колледже Лондона. К написанию книги был привлечен и секретарь Черчилля Энтони Монтагю Браун, который написал главу про подъем Германии в XIX веке, удостоившуюся высокой оценки корректора Вуда.

Морис Эшли считает, что даже представленный перечень, несмотря на всю его солидность, является неполным. Это подтверждают и современные исследователи, указывая, что Алан Ходж обращался к специалистам, имена которых не только не сохранились, но и большинство которых никогда не встречались с автором лично.

Результатом работы с анонимными авторами стало то, что их труд не был отмечен благодарностью. Не были отмечены также Эшли, Баллок, Броган и Торнтон. Подобное отношение не могло не породить недовольства. Неприятный осадок у некоторых служителей Клио остался и после того, как их рекомендации, советы и предложения не были учтены и приняты.

Активное обращение к экспертам связано с еще одной особенностью. В свое время — в 1931 году, когда в свет вышел последний, пятый, том монументального труда Джулиана Стаффорда Корбетта (1854–1922) и Генри Джона Ньюбсшта (1862–1938) «История Великой войны: военно-морские операции», — Черчилль в одной из своих статей того периода для Daily Telegraph отметил, что эту книгу трудно отнести к «вдохновляющим произведениям». По его мнению, она «отталкивала не только большим количеством технических подробностей, но и тем фактом, что стала результатом совместной работы множества авторов». Текст прошел основательное согласование с ключевыми участниками описываемых событий, результатом чего стала «своеобразная официальная амальгама», не похожая ни на «четкое, бесстрашное повествование», ни на «честное и проработанное аналитическое исследование великих споров и обсуждений».

Теперь Черчилль сам попал в ловушку коллективного труда. Сегодня трудно сказать, какие именно куски и в каком объеме написаны специалистами, а какие принадлежат автору. Не проясняет ситуацию и тот факт, что Алан Ходж, державший в своих руках все нити и отвечавший за общую координацию, уничтожил множество черновиков.

Из тех документов, которые сохранились, можно сделать вывод, что наибольшее внимание Черчилля в 1950-х годах было уделено периоду до 1714 года. Это те самые главы, в написании которых он принимал активное личное участие в конце 1930-х. Падение интереса к последующим периодам (за исключением наполеоновских войн и гражданского противостояния в США), растянувшимся почти на два тома, связано с вполне объективным фактором — возрастом автора. На девятом десятке непросто постигать новое и переделывать старое. Неслучайно, даже перерабатывая отдельные куски, Черчилль обращался к покрытым пеленой прошлого монографиям. К тому же труду Грина, который лежал на его кровати. Эта книга была ровесницей автора, и в 1950-е годы цитаты из нее уже нечасто встречались в трудах молодых историков.