Мужчина поспешно поклонился и удалился.

" ...фальшивым", - запинаясь, закончил Гошал. "Все кажется ненастоящим".

Селена вытянула шею, изучая стол. "Какой странный жест..." - сказала она. "Шахматная доска?"

Я подошел к нему, открыл один из угловых ящиков и увидел фигурки: легионеры, император и иерофант, катафракты, центурионы и кастеляны - все они были обтянуты красным бархатом, каждый был сделан из белого нефрита. "Любопытно", - сказал я. У меня было мимолетное увлечение этой игрой, закаленное временем, проведенным со старым Алдией на Джадде, но это было далеко не то, о чем говорили люди, когда говорили обо мне.

Я поднял с места то, что, по моим предположениям, было одним из катафрактов. В этом наборе традиционный конный человек был изображен в виде шагающего танка, шестиногого колосса, похожего на тех, что стояли в гигантских трюмах "Туманного Странника".

"Ты играешь?" спросила Селена.

"Немного", - ответил я.

Принцесса покачала головой. "Я так и не научилась".

"Зачем присылать шахматную доску?" спросил Гошал, разглядывая ее через столик, который они делили с Эдуардом. "Она прослушивается? Они нас подслушивают?"

Несколько секунд я молча смотрел на него. "Мой дорогой капитан, - сказал я, - мы уже в их доме. Они слышат каждое наше слово".

Гошал огрызнулся: "И что дальше?"

"Я не знаю", - задумался я. У меня было ощущение, что игровой стол - это какая-то шутка, личный намек мне, понятный только отправителю. "Мы можем пробыть здесь некоторое время. Несколько часов. Возможно, дольше".

"Конечно, они не оставят нас здесь на ночь", - заволновалась Селена.

"Могут", - сказал я. "Я предлагаю всем устроиться поудобнее".

* * *

Как оказалось, нам не пришлось ждать всю ночь, хотя бледное солнце Латарры уже заходило и стало золотым, как знамена ее монарха, к тому времени, когда огромные врата снова открылись. В дверях стоял Мажордом, Онейрос, в окружении драгун, облаченных в устрашающее снаряжение Великой армии Латарры.

"Лорд Марло, - сказал Возвышенный, - Его Величество согласился принять вас".

Я поднялся со своего места на одном из дальних диванов. "Селена". Я коснулся плеча принцессы, чтобы разбудить ее. "Селена, пора".

Принцесса неуверенно поднялась. "Который час?"

"Солнце еще не совсем село", - пояснил я.

В комнату проскользнул Онейрос. Бесстрастный и гладкий, как полированное стекло, голос провозгласил: "Вы должны пойти один, милорд".

Мы с Селеной обменялись взглядами. Я посмотрел на Кассандру, чье лицо было серьезным, и на Эдуарда, который выглядел одновременно задумчивым и озадаченным.

Я отвесил Онейросу короткий поклон. "Как пожелаете".

Я оглянулся, когда невидимые механизмы закрывали витиеватые двери черного дерева, пораженный картиной моих людей - все они стояли или сидели, казавшиеся застывшими, неподвижными, как шахматные фигуры на заброшенной доске. Мажордом повел меня по белокаменному залу, мимо закованных в броню гвардейцев с глазами, похожими на маленькие солнца, и потемневших от времени картин, казавшихся невероятно старыми. Одна или две из них, я был уверен, были привезены со Старой Земли, когда человечество было ещё молодо. На одной была изображена обнаженная женщина - как я понял, богиня Венера, - стоящая на раковине, пока слуги спешно надевали на нее одежду. Я остановился перед этим великолепием, но меня окликнул Онейрос.

Монарх ждал.

Я последовал за Онейросом по коридору к лифту из кованого железа и серебряного стекла, который доставил нас по наклонной вверх во дворец. Лифт открылся в атриуме - помещении с высокими потолками, стены которого сходились по мере приближения к потолку, но не совсем образовывали треугольник. "Мы находимся почти на самом верху нынешнего здания", - сказал Онейрос, отвечая на вопрос, который я не задавал. "Увы, дворец будет достроен только через несколько лет. Боюсь, вы видите его в зачаточном состоянии.".

"Ваш господин совершил чудеса за короткое время".

"Наш народ полон жизни", - сказал Онейрос. "Он разделяет мечту своего Монарха о Новом порядке. Именно эта мечта движет строительством. Они строят, потому что верят, потому что любят Латарру. Потому что они любят своего повелителя".

Я улыбнулся, глядя в затылок чудовища, прикрытый капюшоном. "Такая любовь - могущественная вещь", - кивнул я.

Онейрос не обернулся. "Мой хозяин попросил вас присоединиться к нему в имитариуме. Пройдите сюда". Одна рука из стали указала на черные железные двери перед нами. Онейрос остановился и повернулся ко мне лицом. "Однако мне приказано забрать у вас ваш меч." Рука вытянулась, ладонью вверх. Панели, составляющие поверхность этой руки, были искусно оформлены, инкрустированы переплетающимися узлами золотой филиграни, очень тонкой. Когда я заколебался, Мажордом сказал: "Мой господин не из осторожных, но и не дурак. Ваш Красный Император однажды послал против него убийцу с мечом, спрятанным в трости. Мы отправили голову этого человека еще живой в Вечный город. Мы бы предпочли не отправлять вашу".

"Сомневаюсь, что ты смог бы", - заявил я, вкладывая рукоять из слоновой кости в железную руку.

Мажордом осмотрел рукоять. "Он будет возвращен вам", - произнес он, голос его был ровным и невыразительным, как всегда. Эфес исчез в ниспадающем рукаве существа, и тяжелые двери открылись на короткую лестницу, исчезающую в темноте наверху. Онейрос поклонился, жестом показывая, что я должен идти вперед. Я обошел его на пороге и поднялся на первую ступеньку.

Возвышенный называл это место имитариумом, и, хотя мне казалось, что я догадываюсь о значении этого названия, я не был готов к полной реальности. На мгновение все погрузилось во мрак. Затем двери наверху лестницы открылись, я почувствовал порыв воздуха, и из комнаты наверху хлынул бледный солнечный свет. Это был свет полудня - бледно-серебристый в этом мире, - хотя я знал, что уже почти закат и что в этот самый момент золотые лучи струились через окна в комнате, где сидели в ожидании Кассандра и Селена.

Среди тавроси редко встречаются настоящие материальные ценности. Возможно, лучше сказать, что они ограничены. Многое из того, чем они владеют, существует только виртуально, в виде данных, хранящихся в сети, образованной их коллективными нейронными связями. Больница, где они пытались очистить сознание Валки от червя Урбейна, показалась мне унылым и стерильным адом, местом из тускло-серого и побеленного бетона, хотя Валка говорила о темном дереве и цветах, о мягкой музыке, которую я не мог слышать. Двум тавроси не нужно было соглашаться в том, какую реальность они воспринимают, чтобы одна и та же комната могла казаться голубой одному наблюдателю, а зеленой - другому. Они всегда отстаивали свою волю и личные предпочтения в окружающем их