более) автономный и самоценный, чем всякое иное действие» (там же: 215).

Символ столь же древен, как и род человеческий, а онтологическое основание всякого символа – это соединение в человеке духовного и телесного,

«и понимание их вложено в сердце человека самой природой» (там же);

сочувственно цитируется Ямвлих:

«…в своих символах мы подражаем самой природе».

«Подражание знакам-символам, которыми говорит с нами жизнь, позволяет нам войти в реальность, потому что оно вводит в общее, а общее и есть реальное» (там же: 216).

Это мир универсалий,

«которые, как известно, sunt realia, не отвлеченности, а вполне конкретные сущности, идеи» (там же: 219 – 220).

«То, что символизируется словом лев, приобщается к львиности, если можно так выразиться» (там же: 227);

львиность как идея-универсалия, которая предшествует слову лев. Здесь уже правоверно реалистический взгляд на соотношение между идеей и вещью, между реальностью и действительностью, как понимали его русские реалисты.

Символ основан на образе. Образы как данное, как объект, и уже сами восприятия заключают в себе действия уподобления – и при том не частности, а общему. Образы восприятия (феномены в нашем сознании) в реальности существуют лишь в связи

«с общими идеями, т.е. с реальными сущностями. Вне этой связи их нет. Подлинное знание реальности – επιστημα древних философов – дается действенным воспроизведением в себе образа, открывающегося в природе ομολον οιν γινοεκεται» (там же: 217).

Образ восприятия есть образ не вещи в восприятии, а идеи (т.е. концепта в одной из его содержательных форм). Воспроизведения образа требует воля человека. Постоянное смешение терминов (образ, символ и пр.) наталкивает на мысль, что Мейер говорит на самом деле о мифе – как символе в ритуальном действии. Это понятно в случае с представителем древней культуры символа. Д.С. Лихачев подтверждает, что миф находился в центре внимания А.А. Мейера (Лихачев 1995: 228).

Образ для Мейера – метафора («это божественное в человеке»), слово вообще и «живет в движении, в динамике образов» (там же: 220).

Позицию Мейера уловить трудно, она исчезающе мимикрична («слова текут, как влага, подвижные, быстрые»). Осуждение номинализма и одобрение наивного реализма еще не указывают на позицию реалиста. Суждение:

«слово-мысль есть орудие, или, вернее, путь истинного познания»

– при формуле

«ибо без мысли нет вещи» (там же)

и утверждении

«в самих вещах <…> присутствует мысль <…> как то, что мыслится» (там же: 221)

– показывает несбалансированность соотношения между словом – идеей – вещью в семантическом треугольнике, о котором, без сомнения, Мейер постоянно говорит; в этом особенность его суждений о слове и символе.

Верны и слова его:

«…мы безнадежно будем путаться в противоречиях номинализма, предрассудки которого до сих пор, к сожалению, не изжиты сознанием европейцев» (там же),

к числу которых он себя не относит.

Для Мейера слово-мысль (номинализм) инструментальная, а мысль-вещь (реализм) гносеологическая точка зрения. В таком случае Мейер концептуалист, поскольку оба вектора его суждений исходят из «мысли» (идеи) и направлены одинаково и к слову, и к вещи. По той же причине для него иррелевантно понятие (из которого он исходит как из данного), но выразительно важен символ, который для него задан.

В концептуальном квадрате Мейер не работает вовсе, а движение мысли от понятия к символу показывает близость его точки зрения к концепции Гегеля. «Подлинное знание реальности» (сущности через посредство действительности символа, равного слову), к которому призывает мыслитель, также характерно для концептуализма; указание на эпистему подтверждает, что это так; ср. также (Исупов 1992).

5. Борис Валентинович Яковенко

(1884 – 1949)

Как представитель московского неокантианства Яковенко интересен некоторыми положениями, эксплицировавшими результаты кантианской линии философствования. Традиции, по мнению Яковенко, для философа представляют особую ценность, поскольку вся философия есть переосмысление прежней философии, данной в текстах.

«Подлинный философский традиционализм тесно связан с грядущим; он прямо-таки требует его и, стало быть, предрекает будущее» (Яковенко 1911: 1, 58).

Кантианство противоположно русскому реализму основной установкой на теорию познания:

«Гносеологический анализ служит преддверием к онтологии» (там же: 83),

а гносеологизм есть «анализ познавательного акта». Это позиция номинализма – познание в сознании, но – вне психологизма («сознательность есть миф, сознание же – наука»). Более того, сознание отождествляется с познанием (как актом сознания), и не случайно «сознание» соответствует абсолютному знанию Фихте, абсолютной идее Гегеля, чистому познанию Когена (Яковенко 2000: 82). «Дуалистический гносеологизм» самого Канта не абстрактен, а формален, поскольку исходил из разделения формы и материи и в основу положил именно форму (в аристотелевском смысле). Античный Логос в этом отношении есть «идеальная формальность» (οντος ο λογος Платона). Логос вещный (Платона и Плотина) превращается в Логос логический (у Канта и Гегеля), а это и есть движение от вещи к идее в ее чистом виде. Понятие Гегеля всего лишь один из моментов, тогда как идея есть основной мотив всех моментов движения (там же: 86) – очень важное и верное утверждение, разделяющее терминологическое значение слова понятие от символического (как одной из содержательных форм концепта). Понятие диалектически вырастает из идеи «единого в себе довлеющего Логоса» (там же); идея и есть самосущий Логос, который признается Яковенко основным объектом философии.

«Идея в своем целом есть всё Сущее <…> весь Логос» (там же: 85).

Сущее – онтологический абсолют, живое единство субъективности и объективности – «Всемножественное Всесущее Все». Свою философскую позицию Яковенко именует «трансцендентальным плюрализмом», который позволяет осуществить всеобъемлющее познание Сущего.

Он определил ее

«в следующих главных ее положениях: всё и каждое сущее является содержанием познания (имманентный гносеологизм против трансцендентного космизма); для того чтобы всё и каждое сущее познать в его истинной сущности, необходимо при помощи критического анализа очистить, освободить данное содержание от схематизма и предрассудков практической жизни, чувственного восприятия, научно-гипотетического значения, реалигиозной веры и т.д. (критицизм против всякого возможного догматизма); главными, подлежащими анализу предрассудками являются: по содержанию – натурализм <…> по форме – дуализм (феноменологический плюрализм против натуралистического дуализма); в таком разумном созерцании абсолютно многообразное всё присутствует таким, каково оно есть на самом деле (философский абсолютизм против всех форм релятивизма и агностицизма)» (там же: 852 – 853).

Это позиция гуссерлианца с тяготением в сторону русского онтологизма. Немецкая гносеология венчается с русской онтологией, а

«вся так называемая феноменология должна