быть отвергнута, ибо она является мнимой наукой» (там же: 49),

а

«факт является в высшей степени исполненным предпосылками» (там же: 48).

Логос выступает как проявление Сущего. «Логос как единство абсолютного и относительного» Яковенко рассматривает исторически, начиная с древних греков; именно

«в гносеологизме Логос находит и более адекватное, и более систематическое выражение» (там же: 81),

потому что различие

«формы и содержания есть гносеологическое повторение дуализма субъекта и объекта» (там же: 89).

Это онтологическое оправдание расхождения, столь важного для философии и очень существенного в некоторых грамматических категориях индоевропейских языков. Из этих рассуждений следовало бы, что идея содержательных форм концепта есть отраженная форма субъект-объектных отношений, данных в сфере мыслимого; немаркированность концепта может пониматься и как выражение субъекта, и как проявление объекта. Отчуждение концепта в его содержательных формах равноценно отражению объекта в сознании субъекта – что и есть познание, познание концепта самого себя в отчужденных и превращенных его формах.

По мнению Яковенко, русская философская мысль мечется между эмпирическим позитивизмом и «религиозным оригинальничаньем» (реализмом), необходима взвешенно философская позиция, которая и предстает в виде неокантианского концептуализма. Перечисляя все современные ему формы неокантианства (трансцендентализм Когена, нормативизм Риккерта, имманентизм Шуппе, эмпириокритицизм Авенариуса и пр.), Яковенко подчеркивает, что «все ищут сущее» (Яковенко 1912: 3, 29, 31), но само Сущее показывается различными своими сторонами по предъявлению философской позиции.

Философия сначала прошла этап отграничения (например, от религии, от богословия, от искусства и пр.) и теперь переживает этап освобождения (от конкретных наук: от психологии и пр.). По этой причине он призывает отказаться «от безнадежной проблемы Логоса» в пользу идеи Абсолютного, что и является задачей трансцендентализма (Яковенко 1911: 2, 91).

«Философия есть знание Абсолютного»,

как и подлинное единство

«есть единство множественного» (там же: 58).

Под «множественным», очевидно, понимается многообразие точек зрения на Абсолютное; согласно Канту, абсолютное есть вещь в себе, но его последователи видят в абсолютном уже не вещь, а идею (разум, рассудок, мысль, понятие и пр. – терминологический разнобой несуществен); для Гегеля же абсолютное есть сама сущность. То же Абсолютное для Риккерта – трансцендентная ценность, для Когена – внутренний принцип (двигатель относительного) и т.п. Замещение идеи словом (термином), в котором якобы и содержится истинное знание, целиком номиналистическая традиция, и она не спасает кантианства.

Несомненная заслуга Канта и его последователей позже состоит в том, что они четко отграничили идею от Бога (секуляризировали проблему абсолюта) и освободили Логос от идеи, но, проведя отграничение и освобождение, они одновременно совершили отступление от реализма, подменяя Логос Абсолютным и абсолютно не зная, как его связать со словом и вещью. Переформулировав проблему, неокантианцы привнесли в нее элемент субъективизма (субъективный идеализм). Логос-идея является в содержательных своих формах и потому познаваем(а), Абсолютное остается непреклонной «вещью-в-себе», потому что дано как трансцендентный концепт, сам-в-себе пребывающий. Другими словами, это снова возвращение к идее Бога, персонализирующего и Логос, и Идею.

Но если взглянуть на эту поучительную трансформацию, не окажется ли в очередной раз, что всё втуне и всё суета? Разве умственное напряжение концептуалистов, совершающих номиналистические прыжки, не возвращают нас всё к той же триаде-Троице? Снятие Бог → Идея → Логос оказывается осуществленной триипостасностью всё того же Единства (Бог-Отец – Бог-Сын – Бог-Дух святой), которая возвращается восвояси как Абсолютное в своем Единстве, но с философским именем вместо старого: Бог.

Горестная судьба номиналиста: сущность искать, нарекая ее именами, и – просмотреть суть. Имена уже существуют, поскольку идея и вещь соотносятся в сущем. Становиться в позу Бога, нарекающего в создании, пустая трата сил.

ГЛАВА XXI.

ВОССОЕДИНЕНИЕ В ИНВАРИАНТЕ

Как соединить три распавшиеся точки, чтобы из них получился треугольник, и возможно ли это?

Сергей Булгаков

Изучив тексты русских философов, относящиеся к нашей теме (не исчерпывающим образом, но самые показательные), мы можем обобщить результаты наблюдений сразу по нескольким направлениям, выявленным в ходе исследования текстов; теперь необходимы персональные уточнения.

1. Типология

Если философию слова Флоренского и его последователей описать типологически, например в тропеических терминах, это будет оксюморон, на что указывают и метафоры в текстах того же Флоренского: разлагающийся ритм, организующийся хаос, радостная печаль, предельное понятие и пр. В имеславии оба вектора, идущие от слова, разведены предельно. Идея и вещь нигде не сходятся реально, но вторичное их схождение, взаимно противоположно направленное серией метонимических вхождений, создает иллюзию сближения и даже отождествления идеи и вещи вне субъекта, но через слово. Слово-имя соединяет идею и вещь, вне слова они не синтезируются. Это, конечно, мистический подход: ноумен осветляет феноменальное и делает его действительным.

Совсем иное у феноменологов и интуитивистов. Феноменологический подход к явлению заключается в желании восстановить ноумен; это путь от явления к сущности, когда феноменальное открывает ноумен, из феноменального строится ноуменальное. В сущности, это – плеоназм. Избыточность информации возникает вследствие обилия разнородных явлений, одинаково показательных для раскрытия сущности. Их накопление не дает ничего по существу.

2. Основной предмет

Философствование определяется также основным предметом исследования, в качестве которого выступают три элемента («три точки») семантической триады.

Философствование вокруг идеи (Абсолютного, интуиции, сущности, понятия, концепта и т.п.) характерно для Лосского, Франка, отчасти Карсавина или Вячеслава Иванова. Это позиция, смысл которой состоит в обсуждении идеи – через вещь к слову. Вектор обсуждения направлен на слово, но не прямым ходом, а через «вещь»; в известном смысле это – предвосхищение неореализма (позицию Лосского и связывают, например, с американским неореализмом). Основная единица языка у них – слово. Позиция этих мыслителей, в общем виде, отличается преимущественным вниманием к моменту выхода из концепта (преображение концепта); они «окунаются в Абсолют», и потому Первая Ипостась Троицы для них главная. Для всех них характерна высокая философская культура, особое внимание к Лейбницу и Канту (язык и познание), что ведет их к частым уклонениям от правоверного реализма, но в целом – это «настоящие философы».

Философствование вокруг вещи (предмета, человека, жизни и т.п.) присуще Бердяеву, Шестову, Розанову, Андрею Белому и пр. Это позиция, смысл которой состоит в обсуждении вещи в ее отношении к идее через слово. Все они художники слова, мастера стиля, «настоящие писатели». Основная единица у них – текст. Они «окунаются в личность», следовательно, Вторая Ипостась Троицы для них основная; многочисленные ссылки на Христа в их работах не случайны, даже у Льва Шестова.