Ответ мафии не заставил себя долго ждать. Двадцать девятого июля взлетела на воздух машина возле латеранской базилики святого Иоанна Крестителя, главной католической церкви мира. Именно здесь жили римские первосвященники до того, как перебрались в Ватикан. Ныне там размещается резиденция римского викария. Взрыв произошел около полуночи, никто не погиб, но в базилике выбило железные двери и снесло несколько плит с фасада, а в окрестных домах повылетали стекла. Почти сразу произошел взрыв возле Капитолийского холма, сильно повредив вход в древнюю церковь святого Георгия на Велабре. Разрушения были такие, что один из журналистов сравнил пейзаж с сараевским. И в те же часы взорвалась машина у Королевской виллы в Милане, убив четырех полицейских и одного бездомного.

Войтыла находился в тот момент в Кастель-Гандольфо. Его ждала генеральная аудиенция на площади Святого Петра, и он не стал ее отменять, только прибыл в Рим на вертолете, а не на машине. Ни он, ни кто другой еще не знали точно, кто был целью этих терактов. В Италии то и дело стреляли в журналистов, хватали коррупционеров, политики накладывали на себя руки, а 27 мая взорвалась машина возле галереи Уффици во Флоренции. Как тут угадать, в кого метит очередной теракт? Зато не возникло сомнений, кто стоит за убийством священника Пино Пуглиси, известного своей борьбой с влиянием мафии в Палермо. Пуглиси застрелили возле его дома в сентябре 1993 года. За преступлением, как выяснилось через год, стояла ячейка, подчиненная Багарелле. Аресты этих людей помогли выйти и на организаторов римских взрывов[1120]. Организованная преступность демонстрировала пренебрежение к жизням слуг Божьих не только в Италии. Двадцать четвертого мая 1993 года во время встречи нунция в аэропорту Мехико погиб в перестрелке между бойцами наркокартелей кардинал Хуан Хесус Посадас Окампо. Войтыла не успевал возносить молитвы за упокой душ своих подчиненных.

* * *

Столкнувшись с этим валом несчастий, он не падал духом. В нем, как и прежде, кипела энергия. Пока одна часть курии занималась переговорами с израильтянами, другая подписывала соглашение с православными в Баламанде. Сам же понтифик решал проблемы с исламским миром и продолжал носиться по планете, проповедуя слово Божье.

Фундамент Баламандской декларации был заложен в июне 1990 года, когда Международная смешанная комиссия по богословскому диалогу на встрече во Фрайзинге выступила с заявлением, осудившим унию как средство к сближению церквей. Спустя три года в Баламандском институте святого Иоанна Дамаскина возле ливанского Триполи собрались представители девяти православных церквей, чтобы вместе с делегатами римской курии выработать общую платформу в отношении униатства.

В итоге стороны взаимно признали сакральность друг друга, на официальном уровне зафиксировав понятие «церкви-сестры», так любимое Войтылой. Святой престол отказался от прозелитизма на канонической территории православия, а его визави обязались прекратить атаки на греко-католиков. Уния как метод экуменизма отныне отвергалась.

Договор выглядел поистине революционно, но на практике все было далеко не так блестяще. Во-первых, декларацию не подписали (и даже не приехали в Баламанд) представители семи православных церквей: Элладской, Иерусалимской, Сербской, Болгарской, Грузинской, Чехословацкой и Американской. Во-вторых, некоторые церкви представляли люди, не пользовавшиеся большим весом. Например, от Русской православной церкви вместо митрополита Смоленского Кирилла, который с 1990 года вел переговоры с католиками, прибыл всего лишь игумен Нестор Жиляев, бывший референт Отдела внешних церковных сношений Московского патриархата (через месяц после Баламандской встречи он стал постоянным представителем РПЦ во Всемирном совете церквей). Как это контрастировало с высоким уровнем делегации Святого престола! Достаточно сказать, что в Баламанд явились кардиналы Кассиди и Эчегарай, прелат Мирослав Марусин и архиепископ Мюнхенский Фридрих Веттер. В-третьих, даже и среди тех, кто подписал документ, он вызвал расколы и споры. С одной стороны, против декларации восстали подчиненные Константинопольского патриарха Варфоломея — афонские монахи, которым не понравилось словосочетание «церкви-сестры». Прежде такое понятие употреблялось лишь применительно к другим православным церквам[1121]. Осудил ее и профессор Салоникского университета пресвитер Феодор Зиссис — сам член Смешанной комиссии и активный организатор международных встреч. Для него неприемлемо было даже называть римско-католическую церковь католической, то есть вселенской. С другой стороны, отказался признавать договор глава румынских униатов епископ Георгий Гуциу, который в 1994 году отправил по этому поводу резкое послание Иоанну Павлу II. Его возмущало, что в славной компании «церквей-сестер» не нашлось места греко-католикам, хотя именно они отстаивали интересы Рима в Румынии. И вообще из декларации можно было сделать вывод, что уния — это политическая ошибка. Каково было греко-католикам чувствовать себя нежеланным пережитком прошлого? Высказал некоторые замечания и архиепископ львовский Мирослав Любачивский, который, впрочем, поддержал декларацию и даже разослал в апреле 1994 года письмо униатским епархиям Украины, сообщая пастве о том, что теперь таинства, совершаемые православным духовенством, законны и для нее тоже.

Все это свидетельствовало о том, что трудности общения с православным миром не сводились к умению найти точки соприкосновения с Константинополем и Москвой. Как раз эти столицы проявляли завидную гибкость. Зато неприятности шли из тех православных столиц, которые вроде бы куда теснее были связаны с западным миром: Афин, Бухареста и т. д. Синод Элладской православной церкви в 1995 году отверг декларацию на корню, а патриарх Румынский Феоктист, словно искупая грех многолетнего сотрудничества с коммунистами, развернул форменную войну с униатами (что и вызвало резкую реакцию епископа Гуциу)[1122].