и мотал головой. По временам он зорко выискивал что-то впереди себя и по сторонам и вытягивал шею. Он понимал, что, судя по всему, скоро должно появиться жилье. Так оно и оказалось. Небольшая деревня открылась слева за холмом — сначала крайними домами, а там и вся расположилась вдоль речушки, покойная, в ивах и огородных плетнях.

Парню было не туда. Он только замедлил шаги, когда проходил мимо тропки, свернувшей к деревушке, и немного посерьезнел: вот, где-то рядом люди, быт, а он идет себе дальше. Но эта же мысль и развеселила его, вернее, так он уж был легко настроен, что серьезное надолго не задерживало его внимания. Он подкинул спиной свою поклажу и — с бревна на бревно, обжигая ступни, перешел мостик: дорога как раз пересекала речушку.

Теперь вдоль его пути попадались старые большие деревья, посаженные когда-то давно. Их круглые пятнистые тени давали отдохнуть глазам от света, и вот, проходя в такой тени, далеко впереди себя парень увидел, как что-то ярко мелькнуло. Он старался разглядеть — что, однако солнце слепило, и пришлось дождаться новой тени от следующего дерева, чтобы, не морщась от света, увидеть, как кто-то в белом шел тем же путем, что и он. Ему предстояло нагнать идущего, и парень стал прикидывать, скоро ли. Белое мелькало меж теней тоже довольно быстро, но парень уже каким-то особым чутьем догадался, что шла женщина; и пошел торопливей и чаще задышал.

4

Женщина шла, вынося одну руку далеко в сторону: в другой она несла бидон. Одетая в белую блузку и темную недлинную юбку, она была боса, и ее обнаженные ноги и руки заставили парня пойти так, чтобы и не догнать ее совсем, но и не отставать. Он двигался за женщиной и любовался ее приятной — не худой и не полной слишком фигурой, смотрел, как ходят на ногах вверх-вниз икры, как ее бедра, чуть наклоненные от ноши, покачиваются с каждым шагом. Она, конечно, была молода — не девчонка, но и вряд ли рожала, подумалось ему. Он еще шире заулыбался своим мыслям, и тут-то женщина в первый раз оглянулась. Но оглянувшись, шла все так же, а потом, взглянув на парня еще пару раз, рассмеялась и поставила бидон на землю.

— Ну вот, хвост себе прицепила. Не отстанешь теперь?

И парень, подходя, уже смеялся ей в тон и смотрел на нее не стесняясь, и так оглядывал ее лицо, шею и грудь, будто те несколько минут, что они шли неподалеку друг от друга, сблизили их.

— А что же отставать? Пошли вместе.

— Тебе куда? В городок?

Парень кивнул, подхватил с земли бидон, и они шли теперь бок о бок.

Сперва поглядывал то один, то другой искоса, улыбаясь рассеянно, потому что нравилось так идти, да парень, отставляя как и она раньше, руку, вдруг касался ее бедра, и она ступала чуть в сторону. Но вскоре освоились, привыкли. Говорила больше она — живая и говорливая по натуре. Она сразу же заметила, что парень стеснительный, не нахал, и ей нравилось видеть, как он взглядывал сбоку на нее, на ее грудь, и не обижалась.

Она узнала, что парень не здешний, а потому говорила и говорила про все, что было вокруг — про деревню, откуда несла в городок молоко, про речку, про недалекий лес, где вот-вот должно стать много ягод. Она чувствовала, что говорить должна она, что если будет спрашивать парня и ждать слов от него, тот стушуется.

А парень слушал и не слушал. Голос женщины, сама встреча с ней были чудесным продолжением этого радостного для него дня. Он поглядывал на нее, улыбался и кивал головой.

Солнце палило прямо сверху, облака на нем почти не появлялись. Иногда по лицу женщины стекала струйка пота и тогда, быстро нагнувшись, она стирала его, поднося в ладони подол юбки.

Они шли так уже с час, и парень с особым вниманием в голосе осторожно спросил, кивнув на придорожный кустарник:

— Может, отдохнуть?

Они сошли с дороги. Парень выбрал ровное место для бидона, снял ремень со спины, установил все на земле, а она сидела в тени и, взяв в рот заколки, перечесывала длинные темные волосы. Парень подошел и сел рядом. Она задела его высоко поднятым локтем, а задев, засмеялась и толкнула уже нарочно в грудь, так что он откинулся назад и лег.

— Лежи, отдыхай. Сколько идешь… — певуче сказала она, и парень прикрыл глаза. Он слышал, как она, прибрав волосы под косынку, тоже легла рядом и вздохнула.

Они лежали рядом, но парню становилось все беспокойнее, и скоро он сел, обхватив руками колени.

Полуобернувшись, он оглядывал все ее тело, особенно бедро, высокое оттого, что лежала она на боку, и грудь, прикрывавшую ее руку. Лицо ее было спокойно и красиво, даже с закрытыми глазами оно светилось ласковостью и еле проступавшей улыбкой.

Он протянул руку и, глядя ей в лицо, провел ладонью от поясницы по бедру и дальше, где кончалась юбка, по ноге до самой ступни. Она не шевельнулась, и только когда он, ведя руку вверх, стал сдвигать подол и обнажил ногу немного выше колена, ресницы ее дрогнули. Он перевел дыхание, убрал ладонь и лег к ней лицом к лицу, чувствуя, как колотится и сладостно щемит сердце. Они не шевелились долго, и он не знал уже, что делать — не уснула ли? — как вдруг она вскочила:

— Молоко-то прокиснет!

Он ошалело смотрел, как она перетаскивает бидон в тень, и чертыхался и ругался про себя. Но она легла рядом так же, как лежала, только ближе, и когда он обнял ее, положила ему на спину руку, прошептав: «Вот глупые-то…»

Ему сперва приятно было просто лежать обнявшись, прижиматься к ее телу, чувствовать его сквозь их немногую одежду. А там ему захотелось поцеловать ее в щеку и в шею под ухом и ниже, у плеча. И чувствуя, что его поцелуи ей нравятся и она тянется к нему и крепче прижимает его к себе, когда он целует, парень наклонил голову к ее груди, чуть откинув ее тело, взяв за плечо рукой, и стал целовать грудь там, где она открывалась под верхней пуговицей белой блузки.

Где-то крайними уголками своего объятого счастьем существа он слышал и пение птиц в кустарнике, и слабый шум листвы, чувствовал покалывание травы и неудобство от неровной земли, жару, сильную уже и в тени… Но он весь уже был с ней, с лежащей рядом,