Некоторые особенности его скелета заставляют сделать вывод о живости его характера, склонности к вспышкам, раздражительности, бурной реакции. Скандинавские саги рисуют его умным, властным, энергичным, скуповатым, осторожным, хитрым, умеющим сдерживать себя даже в минуты вспышек. Таким образом, казалось бы выводы, которые мы можем сделать из рентгенологического и анатомического анализа скелета Ярослава, не полностью сходятся с характеристикой Ярослава в сагах. Но в «Morkinskinna», исландском своде саг XIII в., Ярослав выступает с теми признаками, которые должны были бы определять его, судя по рентгенологическому и анатомическому анализу. Он — человек импульсивный, экспансивный, эмоциональный, самолюбивый, крутой, суровый, раздражительный, но в то же самое время отходчивый, добрый, его легко уговорить. Это совпадение свидетельств «Morkinskinna» с данными научного изучения останков Ярослава свидетельствует о том, что в основе «Morkinskinna» лежал какой-то источник, отразивший достоверные древние воспоминания о Ярославе, тогда как Эймундова сага, более всего говорящая о нем, является тенденциозной, так как освещает Ярослава, его нрав, характер и поступки только с точки зрения норманских наемников[758].

В нашей летописи, в произведениях Иллариона и Нестора Ярослав выступает «книжным» и «христолюбивым» князем, покровителем просвещения, образования и монашества («мужь правьден и тих, ходяй в заповедех божьих»), и книжная, а не народная традиция назвала его Мудрым. Он отличается от отца, героя русского народного эпоса, уже хотя бы тем, что не обладает теми качествами, которые его могут сделать таковым.

Он — законодатель, строитель, книжник, покровитель духовенства, монашества. При нем «нача вера хрестьянска плодитися и расширяти», укреплялась княжеская власть, крепла и расширялась княжеская администрация, воздвигались города, храмы, дворцы, прокладывались дороги, устанавливались зарубежные связи, создавался первый свод русских законов — «Русская Правда». «Строй» и «устав» «земляные» выходят на авансцену и, оттесняя «рати», повелительно занимают на ней первое место.

Таков был внешний и моральный облик Ярослава Мудрого.

Фрески Киевского собора, летописи, саги говорят о семье Ярослава. Первой женой Ярослава, умершей рано, в возрасте 30–35 лет, была Анна. Она была погребена в Софийском соборе в Новгороде и в 1439 г. канонизирована. С.М. Соловьев полагал, что сыном Ярослава от Анны и был его первенец Илья[759]. Мать и сын скоро умерли, и Ярослав женился вторично, на Ингигерд. Сыном Анны считает Илью, умершего в 1020 г., и М.С. Грушевский[760]. Выше нами было сказано, что Илья, по-видимому, был первым сыном Ингигерд, но считать этот вопрос решенным нельзя. Второй женой Ярослава была Ингигерд, дочь шведского короля Олафа Скетконунга, принявшая на Руси имя Ирины. Она была моложе мужа и умерла раньше него, в 1050 г., лет 55–56, и позже была погребена рядом с мужем в Киевском Софийском соборе.

Мать Ингигерд была, по Адаму Бременскому, вендкой, т. е. западной славянкой из племени ободритов. Правда, саги говорят о том, что она была шведкой. Судя по костяку Ингигерд-Ирина была высокая женщина, с северным типом черепа[761].

Таким образом, исследование костяков Анны в Новгороде и Ингигерд (Ирины) в Киеве, а нет оснований сомневаться в том, что подвергнутые анализу скелеты принадлежат Ярославу, Ингигерд и Анне, опровергает предположение А.Е. Преснякова, что Ингигерд, Ирина и Анна — одно и то же лицо, так как Ингигерд на Руси стала Ириной, а перед смертью она приняла иночество с именем Анна[762].

Наличие двух погребений говорит и о двух женах Ярослава. Но, быть может, рядом с Ярославом [а сомневаться в том, что костяк принадлежит Ярославу, не приходится, так как прихрамывание с детства («бе естеством таков от рождения») и новая травма, сделавшая его хромым («хромьцемь») говорят о том, что в мраморной гробнице Софийского собора лежат действительно останки Ярослава] была похоронена одна из его дочерей? Эту возможность мы исключаем, так как ни Анна, ни Елизавета, ни полумифическая Анастасия на Русь не возвращались.

Семья Ярослава была довольно многочисленной. Два сына его (Илья и Владимир) и обе жены умерли еще при жизни Ярослава. К концу его жизни оставались в живых сыновья Изяслав, Святослав, Всеволод, Игорь, Вячеслав и дочери Анна, Елизавета и предполагаемая Анастасия, которые покинули Русь и проживали за рубежом. Ярослав умер 20 февраля 1054 г. Смерть не застала его врасплох, как Владимира. Его любимым сыном был Всеволод. «Бе бо любим отцемь паче всея братьи»[763]. Понятно, почему отец выделял Всеволода. Широко образованный (он знал пять языков), умный, искусный дипломат византийской ориентации, он в то же время был смел и решителен. Недаром саги, знающе его и под именем Vissivaldr-а и Hoiti, именуют его Смелым (inn froekni)[764]. Но, памятуя события начала своего княжения, Ярослав завещает киевский стол не ему, а старшему сыну Изяславу, который и должен быть «старейшим», «в мене место». Ему же принадлежали Турово-Пинская земля и Новгород. Святослав, сидевший перед тем на Волыни, получил Чернигов, земли радимичей и вятичей, т. е. всю Северскую землю, Ростов, Суздаль, Белоозеро, верховья Волги и Тмутаракань; Всеволод получил Переяславль, Игорь — Волынь, а Вячеслав — Смоленск[765].

Внук Ярослава Ростислав Владимирович сидел в «Червенских градах», в Галицкой земле, а в Полоцке правил «Рогволожий внук» — Всеслав Брячеславович, Всеслав полоцкий, князь-волхв, князь-чародей.

Грозные призраки распада Киевского государства становились все яснее и отчетливее. Это видел и Ярослав. Недаром перед смертью обращается к сыновьям, говоря им:

Имейте в собе любовь, понеже вы есте братья единого отца и матери; да еще будете в любви межю собою, бог будеть в вас и покорить вы противныя под вы, и будете мирно живуще; аще ли будете ненавидно живуще, в распрех и которающеся, то погыбнете сами, и погубите землю отець своих и дедов своих, юже налезоша трудомь своимь великым, но пребывайте мирно, послушающе брат брата. Се же поручаю в собе место стол старейшему сыну моему и брату вашему Изяславу Кыев, сего послушайте, яко же послушаете мене, да той вы будеть в мене место…[766]

Пусть эта речь в деталях есть плод морализирующего летописца, выступающего противником раздробления и ослабления Руси и княжеской «которы», но у нас нет оснований сомневаться в том, что ее смысл является содержанием своеобразного завещания Ярослава детям, далеким предшественником «Поучения детям» внука Ярослава Мудрого — Владимира Мономаха.

То же самое развитие производительных сил (рост ремесел и торговли, земледелия и промыслов, разделение труда и отделение города от деревни и т. п.), которое превратило патриархальную варварскую Русь в Русь феодальную, а бесчисленных князьков — старейшин племен, родов и общин, всех этих «лучших мужей» родоплеменного строя, в феодализирующуюся и феодальную господствующую знать, в класс феодалов,