Тогда в последний раз выстроились на парад перед своим вождем ветераны, участвовавшие в битвах при пирамидах, под Аустерлицем, на полях Бородина и так долго державшие в страхе весь мир. От упадка своего прежнего величия они оберегали только свою солдатскую гордость, жажду мщения и неукротимую привязанность к своему геройскому вождю. Тогда императорская власть снова предстала взорам старых воинов во всем ее блеске и произвела неизгладимое впечатление на их сердца… Великий полководец явился еще раз в своем мрачном величии!

Увы, мыза «Belle Alliance» стала преддверием «Священного Союза», а остров Св. Елены оказался гарантией, что карнавал Венского конгресса вновь прерван не будет.

«Ces attaché ont compris quelque chose!» – яростно воскликнул по адресу пруссаков и англичан «маленький капрал», впрочем, достаточно таки долго «обучавший» своих врагов. Чтобы не попасться в руки Блюхеру, который расстрелял бы его немедленно в возмездие за смерть герцога Энгиенского, уничтоженный цезарь написал английскому принцу-регенту, что оставляя отечество, он, подобно Фемистоклу, «ищет убежища у очага британской нации». Но люди, в руках которых находились тогда бразды правления, не чувствовали никакого сострадания к низвергнутому властелину. Не принимая в соображение ни чести английского имени, ни народного мнения, они навязали Великобритании постыдную роль тюремщика. Пристав к берегам Англии, «генерал Бонапарт» получил в Плимуте страшное известие, что окончит жизнь в качестве «государственного преступника». И вот среди безбрежного океана, в нездоровом климате, под надзором угрюмого, сурового и мстительного Гудсона Лоу, скованный Прометей завершил свое земное странствование…

И что же, столь поразительная, невиданная в летописях мира эпопея гордыни служит ли доказательством правосудия истории?..

Нет, ибо конечные результаты никому не принесли такой пользы, как надменной Англии. В частности же, Берлинский конгресс и «триумф» Биконсфильда убедили воочию, что потоки крови русского народа, пролитые для сокрушения Наполеона, удобрили европейскую почву как бы исключительно для того, чтобы на ней мог расцвести «честный маклер», способный вновь удивить мир неблагодарностью, а циничный Альбион успел довести культуру своего жидовства до возможности стать нам поперек дороги в лице самого заносчивого из сынов Иуды.

VI. Ничто в этой юдоли плача не совершается, однако, сразу, как и ничего не исчезает без последствий. Лицемерные же мероприятия на сцене истории, будучи много возмутительнее фальшивого исполнения в оркестре, создают результаты, обратные предначертанным. Таков был и пресловутый Венский конгресс. Задавшись несбыточными мечтами о ликвидации содеянного революцией, он в конечном результате произвел ту анархическую обстановку, из которой Европа – авангард других частей света не может найти выходя…

«Le congres danse mais il ne marche pas!» – ядовито заметил в свое время князь де Лини. Между тем, уже само по себе присутствие здесь подобных людей, как Талейран и Меттерних, не обещало ничего хорошего. Однако, что не удалось Наполеону, мнившему перехитрить «старейшин многострадальной синагоги», того отчасти добился Талейран, прибывший на конгресс в качестве скромного просителя, но быстро почувствовавший себя здесь «как жид на ярмарке». Достигнуть этого ему было тем легче, что, хотя епископское одеяние, как неподходящее к обстоятельствам, уже было давно им покинуто, тем не менее, от звания сановника католической церкви у него на всю жизнь остался талант придавать в случае надобности чертам своего лица выражение елейного умиления и трогательной покорности. «Квартет», как называли Россию, Пруссию, Австрию и Англию, хотел устранить Талейрана от предварительных совещаний и признать его второстепенным посланником. Тогда эта старая лиса, с таким усердием потрудившаяся над разгромом старой Европы, придумала лозунг, сверкнувший, точно волшебное средство. Министр революционной и наполеоновской Франции выступил ревнителем исторического права против грубого насилия. Расчет оказался верным. Сосредоточив у себя нити всех интриг, Талейран под маской легитимности принялся сеять кутерьму в «квартете». Англия и Австрия перестали соглашаться на требования России и Пруссии. Дело дошло до того, что барометр конгресса начал, как тогда говорили, «показывать бурю».

Правда, не все были обмануты. На уверения Талейрана, будто он уже семь лет назад состоял в подозрении у Наполеона, князь де Линь воскликнул: «Неужели только семь лет?.. А для меня вы уже двадцать лет подозрительны!». Тем не менее, политический хамелеон сумел воспользоваться положением, оказавшись в апофеозе союзником Австрии и Англии против Пруссии и России. Недалекий Кэстльри, британский посол, слепо шел на буксире двух таких иезуитов, как Талейран и Меттерних, отношения между которыми стали вполне интимными. Самый вопрос, кто должен участвовать в разрешении того либо иного специального пункта программы, все более затуманивался. Потаенные комбинации и дипломатические хитросплетения препятствовали официальным переговорам в такой мере, что эти последние нередко оказывались бесцельными или бесплодными. Среди указанных затруднений и в виду понижения умственных сил, которое явилось результатом пережитых испытаний, деятельность конгресса обнаружила мало реформаторских стремлений и не проявила творческих способностей. С удивительным безразличием и ребячеством игнорировались как симптомы нового времени и тревожное настроение умов, так и те перемены, которые произошли в жизни и убеждениях европейских наций. Элементарное восстановление прежней «системы равновесия» наряду с торжеством реакции рассматривались, как достаточные основы порядка вещей. Вообще же говоря, Венский конгресс распоряжался тронами и коронами с таким же произволом, каким отличалось и революционное самовластие Наполеона. При распределении же территории, конгресс, в свою очередь, не придавал никакого значения историческому прошлому племен, династий и государств.

Иных решений, впрочем, и ожидать было нельзя, как трудно было бы выдумать лучшую обстановку для столь изощренных политических шулеров, какими являлись Меттерних и Талейран.

VII. Со времен Констанцского собора Европа не видела столь блестящего собрания, как Венский конгресс. Великолепная обстановка старого режима, отодвинутая на задний план революцией и войнами двух последних десятилетий, снова развернулась во всю ширину, а легкомыслие скоро заглушило во влиятельных сферах само воспоминание о едва пережитых ужасных временах. В веселой Вене среди высшего общества снова стали господствовать легкое остроумие, жажда наслаждений и приторное жеманство, какими некогда отличались посетители французских модных салонов. На самом конгрессе, собравшемся для размежевания и восстановления всего «перепутанного» Наполеоном, главным делом оказались празднества, и какие празднества!.. Это был нескончаемый ряд каруселей, балов, парадов, торжественных спектаклей, загородных прогулок, охот, концертов, иллюминаций и народных увеселений. «Надо же что-нибудь сделать и для народа, – иронизировал князь де Линь, – ведь за период освободительных войн и народ кое-что сделал для этих высоких господ». Нельзя с точностью определить, во сколько сотен миллионов обошлись тогда разбитой, обанкротившейся Австрии все эти забавы, по отзыву Генца, правой руки Меттерниха, составлявшие альфу и омегу конгресса. Более 50 000 гульденов ежедневно расходовалось на один придворный обед; по свидетельству же Талейрана, знаменитые гости стоили венскому двору ежедневно более 220 000 гульденов. Гости также не унывали. В одном памфлете того времени говорилось: «Датский король пьет за всех, виртембергский король ест за всех, прусский король думает за всех, баварский король говорит за всех, австрийский же император платит за всех». Талейран, в свою очередь, задавал лукулловские пиры, доводя гастрономов до такого упоения, что они, наконец, стали однажды говорить речи и провозглашать тосты в честь августейшего бри – «короля сыров»!.. Наряду с этим у каждого мужчины был свой роман. Красавицы: Габриэла Ауэрсперг, Лобкович, Зичи и Эстергази, такие умницы, как Элиза Бернсдорф и баронесса Варнгаген и такие «министры в юбках», как племянница «епископа» графиня Талейран-Перигор либо княгиня Багратион и герцогиня де Саган, оставили неизгладимые следы в анналах конгресса…