Да, они были мастерами своего дела, но они нас не знали. Видимо, они привыкли орудовать у побережья Фрейланда. И они, весьма вероятно, могли явиться, чтобы отобрать у нас пойманную рыбу. В Сонгере правили могущественный король и еще целое стадо более мелких, номинально его вассалов. Мелкие короли постоянно строили заговоры против главного и друг против друга. И они вполне могли заплатить тролледингцам ради возможности ограбить соперников.

Политика – одна из тех греховных областей, понять которые у меня не хватает разума.

Четверть мили. Я погладил стрелу с ободком. Больше рядом не было никого, кроме Мики. Любая схватка произошла бы на главной палубе, поскольку борта драккаров были слишком низкими, и в ней участвовал бы только корабль с топором. Я поцеловал стрелу. После стольких дней, проведенных вместе, нам вновь предстояло расстаться.

Пора. Старик резко повернул штурвал. «Дракон» накренился. Паруса загудели и затрещали, наполняясь ветром.

Я отправил окаймленную стрелу в последний полет. Всегда хранившая мне верность, в отличие от итаскийской шлюхи-жены, она устремилась к сердцу рулевого северян. Он обмяк, навалившись на штурвал. «Волчья голова» покачнулась и встала на дыбы.

Мы врезались в нее посередине, расколов пополам и превратив в плавучие обломки. Ее мачта, лежавшая вдоль на палубе, запуталась в нашем шпринтове. Мы пропахали останки корабля, раскачиваясь и вздрагивая, словно толстая дама, надевающая корсет.

Маленький Мика закричал. Огромный, невероятно волосатый варвар с безумными голубыми глазами вскарабкался на мачту, держась одной рукой, сжимая в другой громадный боевой топор, и с воем прыгнул через борт. Пока он гонялся за Микой, я отыскал багор и врезал ему за ухом. Он был настолько огромен, что сбросить его за борт мы сумели лишь вдвоем. Вода привела его в чувство, и он начал барахтаться, отчаянно ругаясь. Последнее, что я видел, – как он быстро плыл к кораблю фрейландцев.

Развернувшись на юг, мы снова пропахали обломки. Я смотрел на бородатых воинов, которые тонули, цепляясь за остатки досок и зовя на помощь. Второй тролледингский корабль двинулся было к ним, чтобы подобрать спасшихся, но передумал, увидев, что мы возвращаемся.

Наверняка они сочли нас берсерками, безумными убийцами. Потеряв часть прежней аккуратности, они подняли мачту, поставили парус и унеслись в сторону шторма.

Я застонал, с предвкушением потирая живот. Колгрейв никогда бы их просто так не отпустил. Не важно, что у нас в трюме было полно воды и десятку человек пришлось отправиться к помпам. Не важно, что мы были пьяны в задницу и дьявольски устали от предыдущего сражения. Ему бросили вызов, и он должен был на него ответить, даже если это означало погоню за тролледингцем на край света.

VI

Волны поднимались все выше и выше, океан стал свинцово-серым, и по нему бежали белые буруны. Я ощущал морскую соль на губах даже здесь, на корме. «Дракон» кренился и раскачивался, протестующе скрипя досками. На палубу упали первые капли дождя. Похолодало. Тролледингец вошел в шторм и постепенно скрылся из виду.

Для него это была вполне подходящая погода. Высокий изогнутый нос, широкий корпус и низкая осадка позволяли преодолевать даже самые страшные волны. Однако из-за низких бортов корабль быстро мог набрать воды, и я подозревал, что он бросит якорь, как только полностью укроется среди шторма.

Высота «Дракона», как носовой, так и кормовой части, не была рассчитана на волны. Надстройки должны были обеспечить преимущество в бою, но делали корабль не слишком устойчивым и уязвимым к ветру. В непогоду они существовали лишь затем, чтобы уменьшить мои страдания.

Штормовой ветер усиливался с каждой минутой. Колгрейв же спустил паруса лишь настолько, насколько было необходимо, чтобы «Дракон» не разорвало на части. Оснастка трещала, скрипела, стонала, – казалось, там устроили шабаш сотни демонов. Топсель лопнул с таким грохотом, словно гигантский кулак ударил в каменную стену. К тому времени, когда его удалось спустить, от него остались одни обрывки.

Малыш был наверху, помогая срезать остатки паруса. Какая-то заботливая душа не забыла выловить его из воды, когда мы двинулись с места. Повезло сорванцу.

Я был этим, скорее, доволен. Хотя мне лично от него было мало пользы, он мне нравился – так же как и любой другой. Он напоминал меня самого, когда я был намного моложе.

Он знал, что ему повезло, и больше не паясничал. Он даже привязался веревкой к мачте.

Я собрал свое оружие и футляры для него. Нужно было отнести все это вниз и как следует об этом позаботиться. Влага и соль могли уничтожить их навсегда. Колгрейв не возражал. Все остальные, включая кока, были на палубе, бросив свои занятия, но для меня делалось исключение. Я был быстрой и смертоносной молнией, решавшей исход сражений в первые мгновения. Колгрейв не ценил меня как человека, но ценил мое мастерство и оружие.

Когда я снова выбрался наверх, серо-черные волны уже поднимались на тридцать футов. Душа уходила в пятки, но я должен был помочь остальным. Теперь мы не только выполняли миссию безумного капитана, но и боролись за выживание.

Каждый из нас привязался веревкой. Волны захлестывали раскачивающуюся палубу, грозя смертью любому, кто не достаточно хорошо закрепился. Путь домой был долог и опасен.

Каравелла не была рассчитана на подобное.

Я пошатнулся, разбрызгивая воду, и, расставшись с содержимым желудка, успел ухватиться за фальшборт. Толстяк Поппо протянул мне веревку, и я присоединился к управлявшим парусом, который, как настаивал Старик, мы должны были показать во всей красе.

Худой Тор, безумец-сорвиголова, сидел в «вороньем гнезде», высматривая тролледингца. Ему следовало быть внизу, на главной палубе, демонстрируя моряцкую сообразительность, а не наверху, пытаясь доказать, что у него железные потроха. Мой желудок взбунтовался при одной мысли о том, каково там, на верхушке мачты, где качка во сто крат чудовищнее.

Мы ничего не видели, пока сквозь серую густую пелену шторма не забрезжил слабый свет. У меня нашлось достаточно времени на размышления и воспоминания – о том, как меня изводила женщина из Итаскии.

Она была не столь уж плоха, как многие жены, но ей не хватало понимания. И она была чересчур своенравной. После окончания войн Эль-Мюрида работы для лучников стало мало. Помогали знакомства, а у меня их не было. И я не умел больше ничего, кроме как работать на земле. Мне же этого хватило на всю жизнь еще в детстве. Она постоянно мучила меня разговорами о деньгах. В годы войны я хорошо зарабатывал, и она привыкла красиво одеваться. И я взялся за одну работу для герцога Грейфеллса. Погибло несколько человек, и она почувствовала, что их кровь – на моих руках. Естественно, разговоров стало еще больше – мол, чтобы ты ни делал, все не так, и все такое прочее. Дошло до того, что я стал проводить больше времени в «Красном олене», чем в комнате, которую мы снимали.

С помощью алкоголя я пытался убежать скорее от самого себя, чем от жены. Ведь, несмотря на то что ее замечания раздражали сверх всякой меры, она была права. Но человек не в состоянии избавиться от боли, которую несет в душе. Все, что он может, – лишь заглушить ее. В моем случае отношения с женой становились только хуже.