Я не виню тебя в том, что ты до сих пор не употребил свою власть в пользу брата или любого из наших многочисленных родичей, однако не могу не находить странным, что из всех знатных семейств Ахмедабада наше оказалось единственным, не получившим от тебя ни одного знака благосклонности, коей в полной мере заслуживает.

Аморассан. Отец!..

Моавий. Посмотри, Аморассан, посмотри на своего брата Земана! Человек храбрый, разумный и предприимчивый, он уже доказал в битвах с врагами Гузурата, что достоин благородного рода, из которого происходит, и свободная ныне должность губернатора Бургланы вполне соответствует и его способностям, и его притязаниям. Я прошу тебя лишь об одном: добейся для Земана этого почетного места и докажи, что Аморассан не только послушный сын, но и любящий брат.

– Аморассан, – сказал Земан, встав и схватив его за руку, – отец настаивает на этом противно моей воле. Однако признаюсь: моя гордость тяжело страдала, когда я видел, как ты возводишь в достоинство и власть моих ровесников, имеющих притязания, равные моим. Мысль, что ты держишься очень низкого мнения о моих способностях и характере, ожесточила мое сердце против тебя, вот почему в последнее время я избегал твоего общества. Но у смертного одра нашего отца пусть забудется вся эта мелочная враждебность! Я бы охотно подождал до времени, когда длительность и количество моих услуг заставят халифа и тебя признать, что они достойны награды; но, поскольку мой отец, прежде чем закрыть глаза навеки, желает увидеть, что я надежно утвердился в обществе, я готов принять такую милость из твоих рук и приписать ее не собственным заслугам, но исключительно братской любви.

Моавий. Сказано, как подобает брату! Итак, что ответит мой Аморассан?

Аморассан. Отец, я глубоко огорчен нашим разговором. Разве не ты сам строго наказывал мне не давать завистникам повода говорить, что я стараюсь упрочить свою власть, раздавая высокие должности своим родичам? Разве не ты велел мне нанимать не тех, кого я больше люблю, но тех, кого больше ценю? Помни: я визирь Гузурата не для себя, но для народа – я могу поступать смело только в том случае, если утрата благосклонности султана не повредит никому, кроме меня самого. Я хоть сейчас бестрепетно подставлю шею под тетиву во имя добродетели, но – о! – как я буду бояться за свою жизнь, если моя погибель сможет навлечь беду на тех, кто связан со мной узами любви и крови! Моя добродетель слишком слаба, чтобы выдержать такое испытание!

Моавий. Я прошу за твоего брата… за твоего единственного брата! Прояви благосклонность к нему и пренебреги всеми остальными родственниками.

Аморассан. Только ссылаясь на пример с моим братом, доныне я мог противостоять назойливым домогательствам всех остальных.

Моавий. Каковым своим поведением заслужил их общую ненависть.

Аморассан. Которая меня глубоко печалит, но которую я должен терпеть…

Моавий. И готов терпеть дальше, даже если она усилится ненавистью твоего брата…

Аморассан. Я слишком хорошо думаю о брате, чтобы допустить…

Моавий. А недовольством твоего отца? Молчишь? Довольно! Я очень хотел бы быть обязанным такой милостью тебе. Но раз ты отказываешь мне в просьбе, я обращусь с ней к султану. Следует ли мне ожидать твоего противодействия?

Аморассан. Я выполню свой долг, но и только.

Моавий. И кто же, по-твоему, лучше всех подходит на пост губернатора Бургланы?

Аморассан. Халед. Человек, которому Гузурат уже дважды был обязан своим спасением! Именно его я должен посоветовать на пост губернатора. Решение останется за султаном.

Моавий. Теперь мне и впрямь пора умереть! Я произвел на свет бессердечного чиновника, озабоченного лишь сохранением своей власти, но не нахожу в нем сына! Он показывает вид, будто ухо его всегда открыто для молений всех страждущих, но остается глухим к мольбе умирающего родителя! Он способен сочувствовать бедам ничтожнейшего голодранца, но с холодным равнодушием смотрит на рану, которую наносит сердцу родного отца! На моих глазах, возможно видящих его в последний раз, он презрительно отвергает услуги моего доблестного сына, своего превосходного брата – человека, чьи таланты блистали бы столь же ярко, как его собственные, если бы он намеренно не держал их в тени из зависти и ненависти! Оставь меня! Поди прочь! Ты мне не сын!

Аморассан. Ах, отец, как неверно ты понимаешь мое сердце! Но хорошо, будь по-твоему! – В этот миг Аморассан увидел рядом с собой деву-духа, которая знаком велела ему умолкнуть, однако он не внял предостережению и продолжил: – Я прекрасно знаю, что не должен уступать: мой разум остается при своем убеждении, но мое сердце не в силах выдержать горечь твоих упреков. Завтра я потребую пост губернатора Бургланы для моего брата. Если из этого назначения выйдет беда, дай Аллах, чтобы она пала только на мою голову! И если мое согласие доставит тебе, дорогой отец, хотя бы минутное удовольствие, я безропотно вынесу эту беду, сколь бы тяжкой она ни была.

Старик вознаградил Аморассана за обещание обильными благословениями, но, в то время как из уст у него изливалась благодарность, сердце не испытывало ничего, кроме ликования, что он таки добился своего.

Земан же все свои слова признательности обратил к отцу, недвусмысленно дав понять, что только ему одному считает себя обязанным за обещание, с таким трудом вырванное у Аморассана. Теперь Моавий ласково отпустил последнего, и тот поспешил обратно в свой дворец, дабы уединиться там в самом дальнем покое и привести в порядок разрозненные мысли.

Первое, что он увидел, торопливо распахнув дверь, была дева-дух. Он прянул назад и с отвращением отвел взгляд в сторону.

Аморассан. Должен ли я теперь повсюду встречать твой холодный лик? Отвечай, угрюмое создание! Что означало твое появление у моего отца?

Дух. Ты собирался сделать глупость. Я явилась остеречь тебя от заблуждения твоего сердца, но ты меня не послушался.

Аморассан. Глупость? Выполнить последнюю просьбу умирающего отца – глупость?

Дух. Твой отец не умирает. Он притворился больным, дабы его мольбы возымели большее действие. Хитрость удалась: ты не устоял и дал обещание, исполнение которого сотрясет самые основы благоденствия этого царства. Однако, нарушив слово, ты подвергнешь свое сердце нестерпимейшему из человеческих страданий! Знай же, что просьба твоего отца на самом деле подсказана Абу-Бекером, который состоит с твоим братом в тайном сговоре уничтожить тебя. И разве ты забыл натуру и принципы человека, под чье управление пообещал отдать важную провинцию? Разве не знаешь, что даже в детстве Земан не обнаруживал в своем характере ничего, помимо совокупности самых отвратительных страстей? Изначально любимым его пороком было честолюбие,