— Вы суровы. Но я вам помогу. Откройте запасной выход, мисс Оно.

Перед столом лежал серый шерстяной коврик. Мисс Оно опустилась на колени и сдвинула его в сторону, обнажив серую стальную плиту, утопленную в линолеуме. Сунув большой и указательный пальцы в отверстие в центре плиты, она легко ее подняла, при том что в диаметре плита была добрых два фута, а толщиной четыре дюйма.

— Путь домой, — пояснил Монбоддо. — Загляните. Узнаете внутренность знакомого летательного аппарата.

Он встал и, засунув руки в карманы, прислонился к краю стола. Ланарк согнулся и долго вглядывался в круглую дыру. Внутри была полость, устланная голубым шелком. Монбоддо сказал:

— Вы мне не доверяете. Но полезете внутрь, так как вы слишком бесшабашны, чтобы медлить. Я угадал?

— Нет, — вздохнул Ланарк. — Я полезу внутрь, так как слишком устал, чтобы тянуть резину.

Он ступил в полость, сел и вытянул ноги. Внутренность аппарата удлинилась и сузилась, приспосабливаясь к нему. Ланарк лег и уставился на кремовый круг потолка, обрамленный чернотой. «Bon voyage»[17], — раздался шепот Монбоддо, и на круг потолка стала наползать круглая черная тень, в конце концов затмившая его с негромким лязгом. Полость, куда улегся Ланарк, начала падать.

Долгое стремительное пикирование завершилось вибрирующим толчком. За ним последовало новое падение. Сдавленно вскрикнув, он понял, что вновь спускается по гигантскому пищеводу. Крохотный офис, большой круглый стол, Прован, Большой Унтанк, Александр, собор, Рима, Зона, кулуары совета, институт были крохотной передышкой от ужаса бесконечного падения. Монбоддо заманил его обратно в пищевод. Ланарк вскрикнул от ненависти. Описался от страха. Стал извиваться, высунул голову наружу, в летящий молочный туман. Он нырял на машине-птице. Страх изменился. Ланарк был мозгом этой птицы, старой, не совсем исправной птицы. Каждый порыв ветра вырывал у птицы перья, нужные для приземления, а земля была далеко внизу. Он продолжал падать, насколько хватало смелости, потом перешел на полет, с каждым хлопком истончая свои крылья, от которых отлетало, подобно дротику, перо за пером. Оголенные грудь и бока мерзли во время падения. Туман редел, воздух чернел, внизу лежала черная карта города, где улицы были намечены светящимися точками. Части этой карты пылали. Большой красный цветок из пламени потянул его к себе, вниз. Ланарк увидел стеклянную башню в огне, площадь со статуями, какие-то механизмы, кипящее море голов; услышал грохот и рев сирен; попытался выровнять полет и рухнул боком, ломая крылья, через искры, жар и удушливый дым; навстречу ему качнулась большая туманная колонна, промазала и замахнулась вновь, как молоток, и на этот раз его сбила.

Пробудился он в постели, тело под бинтами саднило, из руки торчала трубка. Он лежал, то и дело задремывая, и ни о чем не думал. Ему показалось, что он вернулся в институт, но в палате были окна, где виднелась темнота, и кровати стояли в каком-нибудь футе одна от другой. Все пациенты были глубокие старики. Те, кто был на ногах, убирали палату и ухаживали за остальными, потому что немногочисленный персонал со всеми обязанностями не справлялся. Ланарка удивило странное устройство освещения. Круглые стеклянные абажуры висели на тонких прутках, параллельных друг другу, но скошенных к углу помещения. Когда медсестра отсоединила от его руки трубку и сменила повязку, он спросил:

— Что, больницу перекосило?

— Ага, наконец-то вы заговорили.

— Больницу перекосило?

— Это были бы еще шуточки.

Еда состояла преимущественно из бобов, и это ему нравилось, только он никак не мог вспомнить почему. Доктор был тороплив, худ, небрит, одет в грязный халат. Он спросил:

— У вас есть друзья, папаша?

— Прежде были.

— Как их найти?

— Они проводили время в соборе и около.

— Так вы принадлежите к компании Смоллета?

— Я был знаком с Ритчи-Смоллетом, да. А также со Сладденом.

— Об этом лучше помалкивать, Сладдена теперь совсем не жалуют. Но мы узнаем, сможет ли Смоллет вас забрать. Отсюда придется всех эвакуировать, ожидается новый толчок. Как ваша фамилия?

— Ланарк.

— Обычная в этих местах. Был когда-то провост Ланарк. Ничего хорошего не сделал.

Ланарк заснул и проснулся от крика. Его заливал липкий пот. В палате было очень жарко и почти пусто; лишь на одной кровати, в дальнем углу, сидела старая женщина и плача приговаривала: «Они не могут оставить нас здесь, где же справедливость!» Вошел какой-то военный, осторожно огляделся, избегая смотреть на старуху, и через лабиринт пустых кроватей пробрался к Ланарку. Он был высокий, с угрюмым красивым лицом, слегка мальчишеским; оружия при нем как будто не имелось. Знаков различия не было, за исключением значка на берете: рука с глазом в ладони. Он остановился, глядя на Ланарка, сел на краешек постели, чуть помедлил и наконец произнес:

— Привет, папа.

— Сэнди? — прошептал Ланарк, улыбнулся и тронул сына за рукав. Он был очень счастлив.

— Нам нужно отсюда выбираться, — сказал военный. — Фундамент дал трещину.

Он открыл прикроватный шкафчик, вынул оттуда брюки, куртку и ботинки и помог Ланарку одеться.

— Зря ты не держал с нами связь.

— Я не знал как.

— Написал бы или позвонил.

— Времени вроде бы не было. И все же, Сэнди, я не сделал ничего хорошего. Ничего не изменил.

— А как же. Мир меняют к лучшему люди, которые заняты обычной работой и не дают себя запугать. Никто не уговорит хозяев делиться с производителями, если сами производители не пошевелятся.

— Я никогда не разбирался в политике. Как ты живешь, Сэнди?

— Собираю информацию для перегонщиков и ремонтников.

— Что это за работа?

— Нам нужно спешить, папа. Ты можешь встать?

Ланарк встал, хотя колени у него тряслись. Старуха на кровати в углу заныла:

— Сынок, не поможешь ли ты и мне, а, сынок?

— Ждите здесь! Помощь идет! — яростно рявкнул Александр.

Он закинул правую руку Ланарка себе на плечо, обхватил его за талию и, ругаясь сквозь зубы, поволок к двери. Им пришлось взбираться по уклону. Крики и вопли становились все громче.

Александр, остановившись, сказал:

— Послушай, ты всегда был по-своему сентиментальным человеком, так что, когда отсюда выйдешь, закрой-ка глаза. Не нужно тебе видеть несчастье, которому мы не в силах помочь.

— Как скажешь, сынок. — Ланарк опустил веки.

Касание руки Александра давало ему такое счастье и уверенность, что он потихоньку захихикал.

Ведомый Александром, он сошел по нескольким лестницам (вокруг не умолкали крики), попал в помещение, где чьи-то пальцы цеплялись за его лодыжки, и наконец, хотя прохладнее не стало, понял, судя по хору голосов и топоту бегущих ног, что очутился на улице. Он открыл глаза. Зрелище заставило его пошатнуться, и, стараясь восстановить равновесие, Ланарк зашатался еще больше. Александр поддержал его со словами: «Спокойно, папа». Большая неплотная толпа, по преимуществу дети под присмотром женщин, скользя и спотыкаясь, стремилась вниз по склону холма, к широко открытым воротам. Но склоном этим была городская площадь. Картину, зажатую между двумя рядами скособоченных зданий, освещали с обеих сторон фонари на наклонных столбах; наклоненный шпиль соседнего собора свидетельствовал о том, что вся местность стала похожа на приподнятую с одного края доску.