Веймар, Гота, Брауншвейг, Баден, Ангальт, Ансбах, Мекленбург и Гессен. Монархи, образовавшие Bund, согласились сотрудничать в вопросах, представляющих общий интерес. Их соглашение стало массовым и организованным мятежом против единоличных попыток императора нарушить статус-кво.

В данном случае он никак не мог просуществовать долго. В скором времени две половины Нидерландов, северная и южная, объединятся в повое и недолго просуществовавшее Королевство Нидерланды, которое вскоре тоже рухнет, и в южной части, принадлежавшей Австрии, Габсбургам, в конце концов возникнет Королевство Бельгия, что в некоторой степени и предполагал Иосиф. На какое-то время идея обмена потерпела фиаско. Фридрих еще раньше принимал во внимание, что потребуется некоторое балансирование между Пруссией и Австрией, если германские свободы удастся сохранить. Теперь, по его мнению, этого можно добиться лишь совместными действиями германских монархов. Примером стал Fürstenbund.

Создание Fürstenbund будут впоследствии называть примером прозорливости Фридриха в отношении имперской Германии в том виде, в каком она появится позднее. Это если размышлять post factum, — Fürstenbund, как и большинство других политических шагов Фридриха, был реакцией на непосредственные обстоятельства и давление, на его видение текущего расклада сил. Тем не менее германские монархи, действуя сообща, успешно противостояли Вене. Это была последняя победа Фридриха, прецедент, которым Пруссия положила начало некоторому подобию объединенной Германии.

«Умер мой старый Будденброк, — написал Фридрих племяннице в ноябре 1781 года. Он командовал его правым флангом при Хотузице. — Мог бы и подождать, чтобы отправиться в путешествие вместе со мной». В течение следующих четырех лет король не щадил себя: повседневная работа, а также парады и учения, которые он устраивал для своих войск. Этого же требовал и от подчиненных, невзирая на звания и заслуги. Когда полки в Силезии проводили учения под руководством генерала Таунциена, когда-то оборонявшего Бреслау, Фридрих нашел все происходящее достойным сожаления. Обычно в таких обстоятельствах направлялись краткие замечания, но на этот раз: «Мой дорогой Таунциен, я уже упоминал о своих замечаниях в Силезии, а теперь повторю в письменном виде, что моя армия там еще никогда не бывала в худшем состоянии. Если бы я сделал генералами портных и сапожников, полки вряд ли могли бы выглядеть хуже…» Письмо было дополнено детальным и унизительным описанием каждой команды и хода маневров. Фридрих заканчивал его словами: «Я не хочу потерять Силезию из-за неспособности моих генералов» и приказывал Таунциену в следующем году тренировать всю команду в течение четырех дней до приезда короля на ежегодные маневры. Он отдал распоряжение одного генерала арестовать. В самом конце Фридрих приписал: «Твой любящий король».

Временами он становился прежним Фридрихом, но мало его товарищей по славным делам осталось в живых. Фридрих, когда мог, навещал Цитена, останавливаясь в Вустенау близ Фербеллина. В декабре 1785 года Цитен сам явился к нему с визитом и отказывался от кресла — ему было восемьдесят шесть лет, — пока Фридрих не сказал, что уйдет, если старик не сядет. Вскоре после этого Цитен умер. «Он вел авангард — всегда! — сказал Фридрих. — Я шел за ним». Король сам поставил кресло для Цитена, сетуя, что посетителю пришлось подниматься по лестнице. Они были очень близки — это на плече Цитена Фридрих рыдал от горя в 1758 году, когда узнал о гибели Августа Вильгельма.

Летом 1785 года Фридрих на смотре во время внезапно разразившегося сильнейшего дождя провел в седле несколько часов. Король так и не смог полностью вылечиться и большую часть 1786 года провел в Сан-Суси, страдая подагрой, астмой. Он завидовал принцу Генриху, который впервые в 1784 году съездил в Париж, навестив в Веймаре Гёте, а в Лозанне Гиббона. «Какая незадача, — заметил ему Фридрих по его возвращении, — поменять Париж на Потсдам, где ты найдешь лишь выжившего из ума старика, который уже выслал вперед часть тяжелого багажа!»

Этот «выживший из ума старик» из Сан-Суси большую часть дня проводил в кресле на террасе, но никогда не переставал работать. Его присутствие по-прежнему ощущалось в Пруссии, он все еще оказывал персональное внимание тем, кто был рядом с ним. «Ходи взад-вперед, — скомандовал он часовому на террасе. — Не можешь же ты все время стоять на месте, когда у меня есть возможность сидеть!» В январе 1786 года он дважды принимал знаменитого француза графа де Мирабо. Встречи не были удачными. Мирабо бранил его за то, что он мало сделал для немецкой литературы, — справедливое обвинение, которое Фридрих с гневом отверг, — Мирабо не был дипломатом. Он, так же как и другие гости, обратил внимание на облегчение, которое обнаружил на лицах окружающих, когда подошел конец встречи. Это произошло в августе — Мирабо приехал освещать события важного периода, который должен был наступить вслед за сменой суверенов; Европа ждала смерти Фридриха. Мирабо якобы стал автором одного афоризма, который будут часто вспоминать. Пруссия, сказал он, это не государство, обладающее армией, а армия, обладающая государством.

Личный медик Георга III в Ганновере, доктор Циммерман, швейцарец, также в это время навестил Фридриха. Циммерман, выдающийся философ, уже несколько лет был знаком с ним. Позднее он опубликовал в Лейпциге отчет о пребывании при дворе короля Пруссии, который кое-кто счел неубедительным и эгоцентричным. Фридрих, казалось, терпеливо принимал медика, и записки Циммермана об их беседах читались с интересом. Циммерман фиксировал всякое изменение в физическом состоянии короля, страдавшего водянкой, как он спал и ел. Доктор записал якобы принадлежащие Фридриху слова — и они выглядят правдиво — в последние семнадцать дней его жизни. Король, как всегда, интересовался вопросами философии: «Локк и Ньютон были великими мыслителями, но французы лучше знают, как выразиться, чем англичане». Посплетничал: что Циммерман знает о ганноверской королевской семье? Похвалил, к удовольствию Циммермана, герцога Йоркского — через пять лет он женится на внучатой племяннице Фридриха, Фредерике. О других правителях — Фридрих часто говорил о гении Екатерины Великой. Ближе к дому: «Германия — это своего рода республика», — сказал Фридрих и с удовлетворением отозвался о ее восстановлении с образованием Fürstenbund.

Циммерман был явно очарован: даже на прирожденного придворного, каким он предстает перед нами, ежедневные беседы со столь знаменитым пациентом, очевидно, произвели громадное впечатление. Он поддерживал связь с Луччесини после смерти Фридриха — тот ему очень импонировал — и узнал от него много, поскольку Луччесини был для Фридриха практически постоянным компаньоном последние шесть лет. Циммерман включил в книгу много деталей, которые узнал из вторых рук; по его личные впечатления показывают очень узнаваемые черты Фридриха — топкий, убедительный, интересующийся, решительный; и с прекрасными манерами. До самого конца. «Доктор из Ганновера, — писал он сестре Шарлотте, — сделал все,