Когда они вошли в густые банановые заросли, невидимый противник открыл по ним огонь, казалось, со всех сторон. В одном отделении у морпехов заклинили все М-16, поэтому они отбивались гранатами. В растущей неразберихе морпехи засели в укрытиях. Противник находился так близко, что Прескотт не мог вызвать минометную или артиллерийскую поддержку; в 12:00 он доложил Уэйсу, что его рота не выстоит, если не получит подкрепления. Вскоре сам Прескотт был ранен: он обнаружил, что не чувствует спины и не может пошевелить ногами. Лежа в ожидании санитара, он мрачно думал о будущем в инвалидной коляске. Командование ротой принял Тейлор, который сообщил по рации Уэйсу, что у него мало боеприпасов и всюду лежат убитые и раненые. Держитесь, сказал ему Уэйс, рота «Эхо» идет вам на выручку. Прескотта эвакуировали с поля боя, и в госпитале он постепенно с безграничным облегчением ощутил, что к его ногам возвращается чувствительность. Оказалось, что пуля пробила одну из его фляг, срикошетила о заклепку на поясном патронташе, разорвала вторую флягу и вызвала сильный ушиб с огромным синяком в районе позвоночника, не причинив серьезного вреда.

Вскоре действительно прибыл Ливингстон с ротой «Эхо» и бросился в бой, паля из своей.45-калиберной «масленки». Полковник Халл по рации властно требовал у Уэйса отчета: как идет атака? «Используйте свое преимущество! — настаивал он. — Не тормозите, развивайте свой успех!» В 13:40 противник под Диньто двинулся в контратаку, спровоцировав яростный ближний бой. От интенсивной стрельбы у Ливингстона заклинило его «масленку»; он бросил ее и схватил винтовку. У многих морпехов М-16 вышли из строя, и им пришлось перейти на пистолеты. В конце концов даже такой несгибаемый воин, как Ливингстон, понял всю бесполезность сопротивления. «Мы не можем здесь оставаться, — по рации сообщил он Уэйсу, — мы погубим всех наших ребят». Они начали понемногу отступать, с трудом сдерживая мощный натиск противника. Ливингстон был везде и всюду, пока в 14:30 не был ранен одновременно пулеметной пулей в ногу и осколками гранаты в бедро. Его люди в смятении увидели, как их, казалось, бронированный командир рухнул на землю: «Из меня лило много крови, и я сказал им оставить меня. Но двое черных парней поволокли меня за собой»[997]. Ранение капитана вызвало панику: хотя многие проклинали его за неумеренную жесткость, одним своим видом он вселял в своих людей мужество. Ланс-капрал Фил Корнуэлл вспоминал: «Они разгромили нас. Нас осталось так мало, что в это трудно было поверить. Парни были злыми, и даже пошел слух, что капитана подстрелил один из наших, потому что из-за него мы оказались в этой бойне. Лично я был рад, что его вывели из строя — кто-то из своих или гук, не имеет значения»[998]. Но без Ливингстона рота «Эхо» мало чем отличалась от кучки паникеров из «Браво».

Уэйс доложил Халлу: «Полковник, мы выдохлись». Но тот оставался неумолим: «Уэйс, вы должны продолжать давить! Продолжать наступать!» Механизированное подразделение ВСРВ вот-вот начнет атаку по левому флангу, что отвлечет внимание врага, пообещал он. Приказ Халла не допускал возражений: возобновить атаку на Диньто силами роты «Гольф» и роты «Фокстрот», от которых к тому моменту осталось всего 54 боеспособных солдата, многие из которых были вооружены вражескими АК-47, поскольку их М-16 вышли из строя. Как жест отчаяния Билл Уэйс принял решение лично возглавить атаку: голодные и измотанные — его люди не спали уже три ночи — жалкие остатки его батальона едва ли представляли собой эффективную боевую силу.

Атака началась относительно спокойно, но неожиданно морпехи оказались под обстрелом с левого фланга, где должны были наступать южновьетнамцы. Радист Уэйса связался с их американским советником и сказал, чтобы они смотрели, куда палят. В этот момент Джон Малнар воскликнул: «Эй, полковник, это не ВСРВ, это ВНА!» Никакой атаки механизированного подразделения ВСРВ не было и в помине; официально причины этого так и не были объяснены, хотя можно предположить, что они были те же, что и у других подобных провалов: в лучшем случае — плохая коммуникация; в худшем случае — намеренное нежелание рисковать своими головами. Люди Уэйса оказались под огнем со всех сторон. В 15:05 они с яростными криками бросились в атаку, но в этот момент Джеймс Батлер, который со своей ротой F должен был следовать за ротой G на восточном фланге и прорваться вперед, сообщил, что его рота пригвождена к земле и несет большие потери. Позже Батлер утверждал, что в точности выполнял приказы, однако Уэйс настаивал на том, что он неправильно их понял — умышленно или нет. Последующий доклад полковника положил конец карьере Батлера в Корпусе морской пехоты.

В 16:45 две роты ВНА контратаковали остатки роты «Гольф», спровоцировав паническое бегство среди оставшихся в меньшинстве американцев. Морпех окликнул офицера, который пристально смотрел вперед: «Сэр, оглянитесь, все уходят!» Уэйс и «Большой Джон» Малнар перестреливались с наступающим противником на дальности прямого выстрела. Как позже вспоминал один морпех, «начался хаос, люди кричали: „Отходим! Отходим!“». Слева и справа от Джея Варгаса все были убиты. По Малнару, прикрывавшему отход с помповым дробовиком, выпалили из РПГ, оборвав жизнь этого легендарного воина, пережившего самые кровопролитные сражения с японцами, северными корейцами и китайцами. Уэйс был ранен пулей из AK-47 и потерял сознание; двое морпехов вытащили его на себе с поля боя. Лейтенант Джадсон Хилтон, передовой авианаводчик, разрядил во врага свой гранатомет М-79 и заполз обратно в канаву. Один морпех почему-то бежал по полю боя нагишом — в одних только пехотных ботинках. Джей Варгас получил три ранения, но продолжал командовать отходом, за что впоследствии был награжден медалью Почета. В общей сложности в атаках на Диньто 2-й батальон потерял погибшими 41 человека.

Той же ночью северовьетнамцы отошли от Диньто и другой батальон морской пехоты занял деревню. Американское командование подвело итоги: по его данным, за три дня боев пехота уничтожила 537 солдат противника, и еще 268 солдат были уничтожены артиллерийскими и воздушными ударами. Обеспечивая огневую поддержку 2-го батальона 4-го полка, военные корабли выпустили 2383 снаряда, артиллерия — 5272 снаряда, минометные расчеты — 1147 мин; было нанесено 27 воздушных ударов. Батальон потерял 81 человека убитыми и 297 ранеными, еще около 100 получили легкие ранения; половина всех потерь пришлась на последний день боев, 2 мая. В одном взводе, в котором на начало сражения было 48 бойцов, осталось всего трое. Что касается всего батальона, то 30 апреля он насчитывал 650 человек и день спустя был усилен еще двумя сотнями; через три дня в нем осталось всего 150 боеспособных морпехов под командованием «Фрица» Уоррена, единственного офицера, оставшегося в строю.

Коммунисты никогда не публиковали цифры своих потерь при Дайдо. Хотя приводимая американцами статистика вряд ли правдоподобна, потери ВНА, вероятнее всего, были гораздо выше американских. В официальных документах командования ВНА имеются скрытые намеки на это: «Мы тоже понесли потери… Боевая мощь нашей пехоты в этом районе на данный момент ограничена… В [6-м батальоне 52-го пехотного полка] осталось мало солдат»[999]. Тем не менее сражение при Дайдо в очередной раз наглядно показало ограниченную эффективность воздушной и артиллерийской огневой мощи против хорошо окопавшихся войск. Джим Ливингстон был впечатлен: «Они легко не сдаются. Эти маленькие упрямые ублюдки понимают, что такое хорошее укрытие. Вы сажаете их в земляное укрепление — и они будут сражаться до смерти»[1000]. Тактической ошибкой американцев при Дайдо, как и во многих других сражениях, было то, что они становились хорошо заметными, уязвимыми мишенями, в то время как противник предпочитал не выставлять себя напоказ.