и виконт Раттрей вместе с отцом Энгюсом. Мол, раз уж в силу общественного положения наследник лорда Хаттан столицу покинуть не может, лучше побольше времени проводить в загородном поместье, а в остальных случаях отмалчиваться, сразу же давая понять, что рассуждения о вере и Чистых братьях Харелта не интересуют и никогда не интересовали.

И тем удивительнее оказалась неожиданная просьба отца Энгюса, связанная именно с Чистыми братьями и их последователями. По сведениям, добытым палачами, кузине Харелта отдали важные бумаги… Информатор сам не видел, а только слышал, врываться же с обыском на основании одних лишь предположений и домыслов в дом одного из Старших родов не дадут ни Хранящим покой, ни даже инквизиторам.

Харелт не заглядывал в дом тёти Гэйл уже несколько месяцев. С тех пор как разругался со своей бывшей невестой – девушка была протеже тётки. Прислугу о ссоре, конечно, уведомил, поэтому, когда подъехав к воротам высокомерно бросил:

– Я к мадмуазель Элин. Она дома? Сообщите ей.

Привратник попытался было заявить:

– Госпожа сейчас занята и никого не принимает…

– Да как ты смеешь, ничтожество! – Харелт взорвался гневом. – Запомни: меня зовут дан Хаттан, и я сын лорда! С дороги! Можешь не сопровождать, как пройти я знаю. Пшёл! – и потянулся за плетью, будто собирался хлестнуть ослушника.

Родерик, сопровождавший Харелта, глядя на спектакль, аккуратно прикрыл рот ладонью, чтобы не выдать себя усмешкой. В доме Хаттанов за подобное хамское обращение привратник вызвал бы пару лакеев, и визитёра вытолкали бы взашей, не взирая на родовитость. Но у даны Гэйл люди были воспитаны совсем по-иному: мужчина втянул голову в плечи и отодвинулся в сторону. После чего шепнул пару слов помощнику, и тот стремглав понёсся к дому.

Так получилось, что младшую кузину Харелт не видел года два. Тогда же последний раз и бывал в её комнатах… Кабинет, где их и встретила Элин, конечно, сохранил тиснёные золотом тёмно-зелёные обои. Но вместо цветов и женских безделушек на каминной полке теперь расположился небольшой алтарь Единого, а голые стены жалобно темнели там, где ещё недавно висели картины и гобелены. Из мебели остались только массивный письменный стол и единственный жёсткий неудобный стул. Изменилась и кузина, превратившись в восемнадцатилетнюю девушку и полную противоположность старшей сестры. Уна и до замужества была склонна к полноте, волосы каждый раз заплетала в настоящее произведение искусства и носила модные платья. Элин выросла худощавой, каштановые волосы собирала в пучок на затылке, а платье… Просторное. Но если старшая две недели назад явилась в особняк Хаттан, преисполненная множества кружев и складок, призванных одновременно подчёркивать фигуру и имитировать беременный животик – как предписывала мода, то наряд Элин напоминал скорее приталенный балахон.

– Что вам надо? Харелт, это невежливо – вот так без спросу входить к незамужней девушке.

Подняться из-за стола и сделать приветственный книксен девушка даже не подумала. Хотя и была обязана, гость был мужчиной старше по возрасту и общественному положению.

– Не стоит, Элин, – Харелт махнул Родерику встать возле входной двери, а сам шагнул так, чтобы при необходимости перекрыть проход во внутренние покои. – Ты сама знаешь, зачем я пришёл. Мне нужны бумаги. Они здесь, у тебя? – девушка попыталась было сделать вид, что не понимает, о чём речь, но актриса из неё вышла плохая: губы дрогнули, руки на мгновение сильно сжали перо, которым она писала. – Здесь. Если ты давала слово не передавать их в третьи руки, просто скажи, в какой они комнате. Я найду сам…

Элин вдруг вперила взгляд в неожиданных визитёров, и оба мужчины невольно сделали маленький шаг назад – во взоре обжигающе полыхала фанатичная ненависть.

– Вы! Вы! Вы сначала сами погрязли в грехе, а теперь решили уничтожить Слово Единого? Прикрываясь Его же заветами, казнить новых пророков, призванных Им очистить мир от скверны? – девушка вдруг резко вскочила, выдернула ящик стола, запустила руку в щель и достала оттуда пачку листов. – Вы никогда их не получите!

– Элин. Эти люди тебе врали. Они преступники, забывшие не только земные, но и небесные законы. Вспомни, что нашли в доме на улице Стекольщиков. Чем эти люди лучше поклонников Тёмных? Если тоже готовы насиловать детей.

– Ложь! Ложь! Их оклеветали! Или ты заодно с этим чудовищем Раттреем? Убийцей! Головорубом! Который ради своей власти не задумываясь перешагнёт через любого! Не боишься, братец, – на последнем слове девушка сделала язвительное ударение, – что он и тебя отправит на плаху? Когда решит, что ему это выгодно?

Харелт тяжело вздохнул и сделал знак Родерику: если они кинутся сразу с двух сторон, не помешает даже массивный стол. Мужчины успели сделать всего шаг, когда в комнату вдруг вошла леди Гэйл.

– Харелт. Что здесь творится?

Женщина встала между дочерью и Харелтом.

– Тётя Гэйл. Вашей дочери Элин передали на хранение документы. Передал один из Чистых братьев. В этих документах – имена чиновников, помогавших Чистым за золото продавать секреты нашей страны, и суммы, которые эти люди получали. Имена тех, кто занимался «белой пылью». Имена подкупленных священников, раскрывавших Чистым тайну исповеди. Я… Узнав об этом, я упросил Сберегающих не врываться в дом в поисках бумаг. Сказал, заберу их сам. За это мне обещали, что про участие Элин никто не узнает.

– Спасибо, Харелт. Я всегда знала: честь и репутация семьи для тебя не пустой звук. Элин, – женщина повернулась к дочери, – это правда? Вижу, правда. Элин, – в голосе появились стальные нотки. – Отдай. Бумаги. Харелту.

Девушка вздрогнула. Привычка повиноваться матери была столь сильна, что руки сами потянулись выполнить приказ. Вдруг девушка взвизгнула:

– Нет! Я не предам Веру и новых Пророков!

С безумием фанатика она нанесла удар Харелту в живот, заставила согнуться. И пользуясь тем, что Родерик стоял с другой стороны стола и помешать не мог, оттолкнула мать и кинулась к камину… Леди Гэйл приехала в столицу из провинции, там до сих пор учили обращаться с оружием не только сыновей. То, что женщина носит с собой кинжал, стало неожиданностью для всех. Как и стремительная точность, с которой леди Гэйл воткнула лезвие в спину дочери. Элин ещё хрипела в агонии, пытаясь дотянуться и бросить документы в огонь, когда женщина вынула из обессилившей руки бумаги. Вручила Харелту и безжизненным голосом произнесла:

– Наш род служит Империи и императору три века. И всегда беспощадно карал за предательство. Забирай. И