делегация, в которую входил Том Кэтто, сообщила эту новость председателю Самуэлю Курто, который отреагировал образцово. Он задал всего один вопрос: "Была ли продажа необходима в национальных интересах, какими бы ни были трудности для него и его компании?". Когда Катто ответил, что этого требовали важнейшие интересы военного финансирования, патриотичный Курто упал на меч. Совету директоров Courtaulds было дано тридцать шесть часов на принятие мер, что, безусловно, стало самым быстрым в истории крупным отчуждением акций.

Для продажи американской вискозы американским инвесторам компания J. P. Morgan and Company рекомендовала британскому казначейству поручить управление продажей Morgan Stanley и Dillon, Read, а 23 Wall предоставили необходимые банковские кредиты. Организация продажи на протяжении многих лет вызывала недовольство британцев. В условиях нестабильной ситуации военного времени, сложившейся на сайте, трудно было понять, какая цена может привлечь американских инвесторов. Котировки акций текстильных компаний колебались в широких пределах, и работа по андеррайтингу, на которую обычно уходили недели, была сжата до нескольких дней. Хотя Британия получила 54 млн. долларов, синдикат из семнадцати фирм, возглавляемый Morgan Stanley и Dillon, Read, перепродал акции публично за 62 млн. долларов, забрав разницу себе. Некоторые британцы, в частности Уинстон Черчилль, посчитали, что банкиры их обманули. В то время директора Courtaulds утверждали, что стоимость только материальных активов компании составляет 128 млн. долл. Очевидно, что это было фантастическое несоответствие.

После войны Черчилль описывал эту продажу в сухих циничных выражениях: "Великий британский бизнес Courtaulds в Америке был продан нами по просьбе правительства Соединенных Штатов по сравнительно низкой цене, а затем перепродан через рынки по гораздо более высокой цене, от которой мы не выиграли". Когда Гарольд Стэнли прочитал это описание в газетной выдержке из мемуаров Черчилля, опубликованной в 1949 г., он был потрясен. Через лорда Харкорта из Морган-Гренфелла он предпринял активные усилия, чтобы заставить Черчилля изменить его. Он даже попытался использовать старую дружбу Черчилля с его женой Луизой (бывшей миссис Паркер Гилберт), которая помогала Черчиллю, когда он попал в аварию в Нью-Йорке много лет назад. Пересмотрев свою книгу, Черчилль согласился исключить из нее утверждение о том, что банкиры слишком богато вознаграждались за свои услуги. Но он не изменил своего мнения о том, что за American Viscose было заплачено гораздо меньше, чем ее внутренняя стоимость. При продаже было решено, что этот вопрос будет передан на рассмотрение арбитражного суда из трех человек. В ходе ожесточенных послевоенных судебных разбирательств Courtaulds получила дополнительную компенсацию от британского правительства.

После принятия Конгрессом 11 марта 1941 г. закона о Lend-Lease Рузвельт утвердил длинный список товаров, которые должны были быть отправлены в Англию. Прогрессивное крыло изоляционистского движения было возмущено не только своим поражением по Lend-Lease, но и тем, что Рузвельт изменил свое отношение к Уолл-стрит и Дому Моргана. В апреле этого года сенатор Бертон Уилер из Монтаны, преследовавший Морганов на слушаниях по железнодорожным делам, обрушился на Рузвельта за то, что тот пригласил в свой лагерь "менял" и "юристов с Уолл-стрит". Он с гневом отметил, что такие люди, как Уиллки и Ламонт, вдруг стали изображаться "либералами", в то время как прогрессистов за их несогласие с участием США в войне стали называть "тори, нацистами или антисемитами".

Хотя прогрессисты и нападали на них как на поджигателей войны, на самом деле дом Морганов вел скрытую вражду со своими британскими друзьями, занимавшими противоположную позицию. Том Ламонт помогал Рузвельту лоббировать программу Lend-Lease , но при этом настаивал на том, чтобы Соединенные Штаты не вступали в войну. Это было сделано якобы для того, чтобы Америка оставалась арсеналом для Англии, но в то же время оставались и гнойные язвы от вражды 1930-х годов. Ламонт и Катто в британском казначействе имели свой собственный дипломатический "черный канал", и письма Ламонта становились все более раздражительными. В мае 1941 г. он написал Катто примечательное письмо, полное желчи и защищающее отказ США вступить в войну:

Если американский народ не спешит прийти на помощь Великобритании, то, тем не менее, следует признать, что США - первая страна, которая выступила против Гитлера, не столкнувшись с непосредственной, отчаянной угрозой своему существованию. Не заслуживает ли Америка похвалы за такой прогресс, а не скрытой критики за медлительность? Все страны Европы, включая Великобританию, ждали почти до тех пор, пока Гитлер не положил большой палец на их дыхательную трубку, прежде чем проснулись и начали действовать.

Большинство англичан смотрят на Америку, поскольку она была (150 лет назад) британской колонией, как на более молодую, возможно, более энергичную, но менее отшлифованную Англию. Эта картина подчеркивается нашей привычкой называть Англию "страной-матерью".

В этом месте письма Ламонт вспомнил о ссорах 1930-х годов. Он напомнил о двойном кресте в отношении германского долга и о нежелании Великобритании произвести выплаты по долгу Первой мировой войны, что могло бы завоевать симпатии американцев. Он вспомнил, как в 1935 году умолял Невилла Чемберлена рассмотреть возможность заключения торгового договора с США для создания доброжелательного отношения к Англии в Америке, говоря, что это может понадобиться в каком-нибудь будущем кризисе. "Мистер Чемберлен улыбнулся ледяной улыбкой и не был заинтересован в доброй воле американцев".

В конце письма Ламонт намекнул, что британский снобизм по отношению к Америке был для него не менее неприятен, чем финансовое предательство 1930-х годов. Он указывал на неравенство, скрывающееся за фасадом братских англо-американских отношений: "Между тем Британия, за исключением некоторых из нас, как я уже говорил, никогда не проявляла большого интереса к Америке, если только или пока она не нуждалась в ее помощи в отчаянном положении. Десятки тысяч американцев ежегодно отправлялись бы на другую сторону. Но я могу на пальцах двух рук пересчитать число выдающихся британских деятелей, которые когда-либо проявляли интерес к Америке".

Казалось бы, странное время для пинков в адрес англичан, переживших зимой взрывы в Лондоне, Ковентри и Плимуте. Те радикальные американские памфлетисты, которые изображали Дом Моргана как лобызающих, некритичных англофилов, - как бы они были поражены этим письмом от Ламонта. Он показал его Леффингвеллу, который счел, что оно звучит слишком извинительно. "Если бы я разговаривал с американцами, то, возможно, говорил бы то же самое, - признался Леффингвелл, - но, разговаривая с британцами, я думаю, что это излишне поощряет их чувство превосходства над колонистами и американцами".

Том Катто ответил галантно. Конечно, он был высокопоставленным советником Казначейства и боялся оттолкнуть от себя влиятельного американца. Но Кэтто также обладал значительным личным мастерством в решении деликатных вопросов. Он написал письмо с таким достоинством,