Большой зал. Крупный план. Затылок и спина Писателя. «Да вернитесь же, самоубийца! Я же вам сказал ждать у входа!..»

Крупный план обернувшегося Писателя. Сталкер (за кадром): «Стойте, не двигайтесь!»

* Владимир Фабриков: Я жил тогда в коммуналке на Плющихе, и у меня была соседка — злобная сумасшедшая старуха. Она все время смотрела телевизор, в ее безумной голове все перемешивалось, и она несла полную чушь, хотя в разговоре производила впечатление нормального человека. И вот однажды звонит директор картины Демидова, просит позвать меня, а старуха говорит: «А он в Прагу уехал». Демидова же не знает, что старуха сумасшедшая. А я в этот день в восемь утра уже в павильоне был, последние штрихи доводил. И вот, я в павильоне вкалываю, а Демидова пишет мне телеграмму: «В связи с неявкой на работу, объявить строгий выговор с увольнением». Свиридов пишет Тарковскому: «В связи с отъездом художника в Прагу прием декорации отменяется». Отдел кадров оформляет приказ о моем увольнении. А я в пятидесяти метрах от них, в том самом павильоне, на декорации, которую нужно сдавать. Потом, правда, когда я им насчет старухи объяснил, покричали, посмеялись и этот глупый скандал замяли.

У меня со всеми режиссерами один принцип работы: чем по начальству бегать, лучше декорацией заниматься. Там главное. По каждому случаю начальству рапортовать — не набегаешься. Они сами в декорацию придут, когда нужно будет. Я лучше это время потрачу на то, чтобы фактуру какую-то доделать, на складе что-нибудь получить, деталь привезти. Администрация раз в два-три дня в павильон заглянет, меня не увидят, и вот у них паника начинается. А я в это время мог где-то в городе в старых выселенных домах окна выламывать, чтобы использовать их в декорации.

Окна для одной из декораций нашлись в выселенном доме в стиле модерн во Вспольном переулке, где были совершенно уникальные, хотя и потрескавшиеся выпуклые стекла ручной работы. За небольшую плату рабочие эти окна вынули из коробок, и Владимир с Рашитом перевезли их на «Мосфильм».

* Владимир Фабриков: На Павловских улицах, неподалеку от Даниловского кладбища сносили старые кварталы еще XIX века. Нам дали разрешения брать все что нужно, и я старые чугунные раковины вырывал, трубы, крашенные и по сто раз облезшие, газовые колонки, драный и протертый линолеум, дверные коробки, крючки, запоры. Я там нашел много вещей, абсолютно исчезнувших в Советском Союзе. Например, французские радиаторы парового отопления начала XX века — высокие, фигурные, с орнаментом, очень интересные. Мы их в павильон привезли и в декорацию поставили. Настоящие, подлинные фактуры. Сделать такие практически невозможно. Я после «Сталкера» еще два года на все развалины оглядывался. А вдруг там что-нибудь полезное?

Я тоже помню это чувство. Постоянно осматриваешь окружающие дома, их детали, маниакально ищешь то, что может быть интересно для фильма, на котором работаешь.

К этому времени в павильоне стала регулярно появляться Лариса Павловна Тарковская. Она приходила каждый день до конца съемок, стараясь быть около камеры. Просто присутствовала на съемках, почти не участвуя в их организации. Ей было нужно, чтобы ее видели на съемочной площадке около Тарковского. Араик крутился возле нее. Иногда вместе с Ларисой Павловной и Андреем Арсеньевичем приходил аккуратно одетый кареглазый мальчик лет семи. Это был Андрей Андреевич Тарковский, их сын. Мальчик был хороший, спокойный, внимательный — никакой беготни, криков и капризов он не себе не позволял, а послушно сидел в отведенном для него месте и с любопытством наблюдал за происходящим.

В сценарии «Гофманиана» Тарковский придумал комнату, полную летающих сорок. Во время съемок в Эстонии режиссер решил заменить их чайками. Но и эта визуально красивая идея закончилась грустным фиаско. В Таллине не удалось реализовать орнитологические фантазии Тарковского. Это произошло по не зависящим от меня причинам, но чувство вины мучило меня.

В Москве я увидел афишу программы цирка на Ленинских горах с дрессированными орлами-беркутами. Моей первой работой в кино была цирковая картина, и я полтора года сотрудничал с этим цирком. Я посмотрел представление: как эти огромные птицы сидят на спинах скачущих лошадей и послушно перелетают на место, указанное дрессировщиком. Познакомившись с ним, задал вопрос: «Можно ли задействовать беркутов в съемках фильма? Смогут ли птицы в павильоне прилетать в нужное место?» Дрессировщик ответил, что ему нужно посмотреть место съемок. На следующий день он осмотрел декорацию и сказал, что орлы вполне смогут стать нашими актерами, но беркутов лучше снимать в большом зале. В меньших пространствах эти крупные птицы (размах крыльев около двух с половиной метров) будут чувствовать себя неуютно, а если актеры будут совершать резкие движения, хищные птицы могут атаковать их. Сумма за работу, которую он попросил, была весьма приемлемой. Режиссеру я пока ничего не сообщил.

Я предложил Тарковскому использовать беркутов при съемках. Это был мой подарок ему за несостоявшуюся съемку с сороками. Андрей Арсеньевич пришел в восторг. Демидова сумела оплатить эту импровизацию. Тарковский согласился, что в небольшой комнате такие птицы будут смотреться нелепо, но по другим причинам: беркуты неизбежно «переиграют»[499] актеров.

В день съемок мы погрузили в цирке клетки с орлами и необходимый инвентарь, но оказалось, что у дрессировщика заболел ассистент и он поедет на съемку один. «А вы один справитесь?» — спросил я. «Вполне, — ответил дрессировщик. — Вы мне поможете».

Мы привезли беркутов в павильон, дрессировщик достал специальные наплечники и перчатки из толстой грубой кожи, такие же фартуки с карманами, куда положил кусочки сырого мяса. «Надевай эту амуницию», — сказал он, оделся сам и помог облачиться мне. Мы стали похожи на средневековых воинов Золотой Орды. В этот момент в павильон пришел режиссер. Увидев птиц, он удивился: «Какие они большие!» — «Хороший беркут волка может поднять», — гордо ответил дрессировщик. Подходить близко к устрашающего вида птицам Андрей Арсеньевич не стал. «Давайте репетировать». Тарковский, указал нам исходную позицию и направление полета. Дрессировщик велел мне стать на финальную точку. «По команде, — сказал он, — вынимаешь из кармана кусочек мяса, поднимаешь его повыше и подальше от головы, показываешь мне, то есть — орлу. Он зафиксирует это и прилетит к тебе, сядет на руку или на плечо. Только не делай резких движений и стой твердо — птица довольно тяжелая». — «А он точно прилетит куда надо?» — спросил я, глядя на мощный клюв и лапы с шестисантиметровыми когтями. «Сто процентов», — уверил меня дрессировщик.

Я отправился на указанную точку, и