– Мы должны быть уверены, что насилию конец, – парировал я. – Какие гарантии безопасности вы можете дать мне и моим людям, если мы решим вернуться в сад?

– Лорд Марло, это не мой народ нарушил слово. – Вождь итани Отиоло оскалился острыми, как осколки льда, зубами. – Это вы, ваши люди пошли на предательство.

«Чтоб Бассандер во Тьму провалился!» – подумал я, оглядываясь.

Его военный фанатизм лишил меня возможности использовать мораль в качестве рычага давления. Разумеется, он лишь следовал приказу Хауптманна. Приказ Хауптманна? Сколько военачальников прошлого оправдывали себя тем же? Какие преступления и акты преступной халатности совершили в тупом послушании? Из глубин памяти всплыли слова сэра Олорина: «У нас в Джадде говорят, что мужчина должен быть либо воином, либо поэтом». Я посмотрел на солдат, еще раз подумал о Бассандере, о Джинан, о Корво и моих друзьях: Паллино, Сиран, Эларе. О погибшем Гхене – и о Хлысте, которого так и не смог простить. О моих спутниках.

Все они были воинами.

Сколько из них, получив приказ, поступили бы так же, как Бассандер? Сколько убили бы Кхарна и саботировали «Демиург», когда стратиг появился из варпа и атаковал сьельсинский корабль? Даже Валка, которая в собственной новой жизни стала своего рода поэтом, даже она стреляла по прачарским террористам, когда была капитаном военного корабля, защищавшего ее родную Эдду. Сколько бы она ни хорохорилась, она оставалась солдатом. Ей приказали – она подчинилась.

– Я не Бассандер Лин, – сказал я не столько аэте, сколько себе самому. – Но я не открою корабль и не прикажу солдатам атаковать ради нескольких пленников.

– Даже ради ваших хозяев? – прорычал аэта.

– Mnado ni ti-tajarin’ta wo!

«Даже ради них».

Я развел руками, не став доказывать, что Смайт мне не хозяйка.

Князь огрызнулся на меня с голограммы и схватил что-то с пояса. В кулаке существа вспыхнула голубая, как звездный свет, высшая материя. Меч. Меч Смайт – я узнал латунное навершие, очень похожее на то, что венчало ее трость. В руке сьельсина клинок выглядел почти комично. Казался слишком тонким и слишком коротким, чтобы быть настоящим мечом.

Это было не важно.

Князь Араната развернулся и резко, гораздо сильнее, чем требовалось, опустил клинок на плечо ближайшего пленного легионера. Тот не успел даже вскрикнуть. Удивительный материал рассек сегментированный доспех, плечо и грудину с одной стороны до другой. Торс разошелся надвое и рухнул к ногам Аранаты.

Кровь, от красноты которой тошнило сильнее, чем от черноты крови сьельсинов, залила все вокруг. Даже из кабины проектора я почти чувствовал ее запах. Валка выругалась, Нобута задрожало.

Сверкая клыками и сощурив глаза до похожих на лунные серпы щелочек, Араната Отиоло обратился ко мне:

– Yukajji! Bellna uvattaya ba-kousun ti-koarin!

«Верните мне моего ребенка!»

Я на секунду зажмурился. На две секунды. Этого было достаточно, чтобы привести себя в чувство, набраться решимости.

«Страх убивает разум, – сказал я себе с тягучей интонацией Гибсона. – Ярость ослепляет».

Пока я молчал, Араната схватил другого солдата, триастра в шлеме и полном доспехе, за гребень, словно за ручку. Солдат напрягся, но даже его гальванически усиленные мускулы не позволили вырваться из рук ксенобита.

– Верните моего ребенка, – повторил Араната, отрывая солдата от земли с легкостью, с какой маленькая девочка может поднять за волосы куклу, – или я убью всех ваших людей.

Я снова покосился по сторонам, и вместо моего голоса зазвучал другой, холодный и бесчувственный.

– Валяйте, – сказал он – я, – и вам нечего будет предложить взамен…

Я заметил, что солдаты позади меня остолбенели. Даже Валка затаила дыхание.

– …Так что не морочьте мне голову. Отошлите солдат на корабль, и произведем обмен. Наши пленники за ваших. Но если вы настолько…

Меч Смайт описал дугу сквозь тело триастра, разрубив его чуть выше талии. Князь не сразу отпустил его, подождав, пока кишки с хлюпающим звуком вывалятся из-под табарда на пол. Я стиснул зубы и так сжал руку Нобуты, что оно взвыло. Ухмыляясь самой хищной ксенобитской улыбкой, Араната легко, как вишневую косточку, швырнул торс солдата за спину, заставив других пленников задрожать и отползти. Трое подручных Аранаты бросились вперед, склонились над трупом.

– Veih! – рявкнул Араната, замахиваясь на них.

«Нет!»

Вождь зарычал, напоминая мне о чем-то. О чем?

Я подавил приступ дрожи.

– Прекратите! – воскликнул я. – Прекратите немедленно!

– Bellna uvattaya ba-kousun ti-koarin! – затянул Араната прежний мотив.

Когда он вновь повернулся лицом к моей голограмме, я увидел, как выпячена его челюсть, как торчат зубы над губой, подобно какому-то морскому чудищу. Вопреки своей воле я отпрянул, сделал полшага назад, увлекая за собой Нобуту. Я не знал, что сьельсины способны так выдвигать зубы.

– Мне кажется, вы не поняли, – вновь начал я холодным, бесчувственным голосом. – Вы захватили наших солдат, даже нашего командира, но у нас ваш сын. – Я сделал ударение на слове uvattaya, «сын». – Можете угрожать сколько угодно, аэта. Убивать. Это ничего не изменит. Я выдвинул свои условия. Уведите. Солдат.

Аэта заскрежетал зубами и потянулся к другому пленнику.

– Остановитесь! – воскликнул сэр Вильгельм Кроссфлейн, поднимаясь на ноги. – Остановитесь, приказываю!

Он взмахнул руками, привлекая внимание вождя. Вставал он медленно, с трудом разгибаясь у носилок Смайт. Рыцарь-трибун на секунду подняла голову, и я увидел кровавые ожоги, выгоревшие волосы и один белый ослепший глаз. Меня передернуло. Будь я на тридцать футов ближе, оказался бы на ее месте.

Рядом с вождем Кроссфлейн выглядел крошечным, несмотря на свою выправку. Араната Отиоло был почти в полтора раза выше старого солдата, но тот не унимался:

– Я не стану спокойно смотреть, как на моих глазах убивают солдат. – Он ударил себя кулаком в грудь, как при воинском приветствии. – Возьми меня вместо них.

– Сэр Вильгельм! – Ко мне мигом вернулся голос.

Князь Араната не мешкал, не почтил самопожертвования рыцаря. Он не поднял меч. Вместо этого сьельсин схватил сэра Вильгельма за волосы, оттянул голову, как убийца, как особо рьяный любовник. Я закричал и сделал два шага вперед, пока не вспомнил, что передо мной всего-навсего голограмма.

Слишком поздно.

Аэта сомкнул огромные челюсти на шее сэра Вильгельма.

«Как любовник, – снова подумал я. – Как вампир».

Существо вгрызалось все сильнее, и даже на голограмме я четко увидел скопившуюся вокруг клыков кровь. Глаза сэра Вильгельма выпучились, руки замолотили по плечам Аранаты. Затряслись. Обмякли. Князь оторвал клыки от жертвы вместе с ее глоткой. Рыцарь упал на спину и на бок, почти исчезнув из поля видимости. Я заметил, как рука Смайт протянулась с носилок к телу человека, так долго служившего ей верой и правдой.