стоимости услуг» земской организации, но и в том, отмечал представитель земской среды И. Бунин, что ««помощь голодающим» происходила у нас как то литературно, только из жажды лишний раз лягнуть правительство»[3195].

В 1921 г. «вместо Комитета (Прокукиша) правительство создало Комиссию помощи голодающим (известную как Помгол), — по словам Черной книги коммунизма, — громоздкую бюрократическую организацию, составленную из функционеров различных народных комиссариатов, весьма неэффективную и коррумпированную. При самом сильном голоде летом 1922 года, который охватил, чуть ли не 30 миллионов человек, Комиссия оказывала, и довольно нерегулярно, продовольственную помощь лишь 3 миллионам лиц. Что же касается Американской администрации помощи (ARA)[3196], Квакеров, Красного Креста, они обеспечивали питанием около 11 миллионов в день…»[3197].

Америка не в первый раз оказывала помощь России, примером мог служить голод 1891–1892 гг. Тогда царским правительством было предписано «воздерживаться относительно необходимости устроить пышную встрѣчу американскими судами, везущими хлѣбъ для голодающих»[3198]. В благодарность за помощь 1892 г. И. Айвазовский передал американцам две свои восторженные картины «Раздача продовольствия» и «Корабль помощи».

В 1921–1923 гг. помощь американского народа действительно была весьма значительна: в те годы советское государство выделило голодающим, помимо семенного фонда, около 25 млн. пудов продовольствия; около 11 млн. собрали общественные организации; 28 млн. пудов дала АРА; 5 млн. собрал Ф. Нансен, через Красный Крест[3199]. Много это или мало? По сравнению совокупным сбором хлебов за довоенное четырехлетие 1910–1913 гг., за 1918–1921 гг., из-за интервенции Англии, Франции, США, Польши, чехословаков и т. п., недопроизводство зерна в России составило не менее 3000 млн. пудов, т. е. почти в 100 раз больше, чем дала вся иностранная помощь.

Выход в новый мир

В сердцевине Русского Коммунизма таится нечто, в определенной степени касающееся всего человечества.

Дж. Кейнс[3200]

«Нам нужна новая Реформация совмещенная с новым Ренессансом», — приходил к выводу в 1893 г. автор бестселлера The New Era, популярный американский протестантский священник Дж. Стронг[3201]. В подтверждение своих слов он приводил многочисленные выводы видных представителей своей религиозной и университетской среды: «Если экономическая революция последних двадцати пяти лет и сделала что-то определенным, так это то, что общество больше не может жить по старой либертарианской, конкурентной системе «делай, что хочешь»…»[3202]; «Бесполезно отказываться признать тот факт, что современная цивилизация находится в переходном состоянии… Существует тысяча свидетельств того, что нынешнее положение вещей подходит к концу и что какое-то новое развитие социальной организации уже близко»[3203]… «Многие ожидают насильственной революции…, — заключал Дж. Стронг, — Социальные изменения, которые непременно произойдут, несомненно, будут велики, но они будут естественными следствиями давно созревших причин»[3204].

«Организация общества, как и развитие личности, должна быть гармоничной, — пояснял Д. Стронг, — В физическом, интеллектуальном и духовном развитии общества должен сохраняться определенный паритет роста или равновесие. Порядок развития подобен порядку развития личности; как сказал апостол Павел, сначала то, что естественно, а затем то, что духовно. Прогресс материальной цивилизации в течение этого столетия был вне всякого сравнения»[3205]. И экономическое развитие далеко опередило моральное развитие общества, «невидимая рука» больше не гармонизировала две эти силы. И вместе с тем, «мы начинаем понимать, — отмечал Стронг, — что методы Бога научны, и если мы хотим разумно сотрудничать с Ним, наши методы также должны быть научными. Благих намерений недостаточно…»[3206].

«Капиталистическое господство в обществе, доминировавшее на протяжении более чем двух поколений, рухнуло, — приходил к выводу в 1913 г. потомок двух президентов США видный историк Б. Адамс, — и люди капиталистического типа, по-видимому, имеют перед собой альтернативу: приспособиться к новой среде или быть устраненными, как всегда устранялись все устаревшие типы»[3207].

«Человеческое общество — это живой организм…, пояснял Б. Адамс, У него есть члены, кровообращение, нервная система и своего рода кожа или оболочка, состоящая из его законов и институтов… Эта оболочка, или оболочка, однако, не расширяется автоматически…, а приспосабливается к новым условиям только благодаря тем болезненным и сознательным усилиям, которые мы называем революциями. Обычно эти революции воинственны…». Революционная ситуация настоящего момента определяется тем, отмечал Б. Адамс, что Капитализм XIX века имел беспрецендентное экономическое и техническое развитие, «между тем как наши законы и институты, по сути, остались неизменными»[3208].

Эволюция Капитализма XIX века привела мир к Первой мировой войне[3209]. Победа в ней Великих демократий, казалось, должна была разрешить возникшее противоречие, но этого не произошло. «Силы XIX века двигавшие развитием человечества изменились и истощились, — приходил к выводу в 1919 г. британский экономист Дж. Кейнс, — Экономические мотивы и идеалы этого поколения больше не удовлетворяют нас: мы должны найти новый путь и должны снова страдать от недомогания, и в конце в острой боли обрести новое индустриальное рождение». «Что необходимо для европейского капитализма — это найти выход в Новый Мир…»[3210].

Реформация Капитализма

Если эксперимент, который предпринял Ленин в области общественного устройства, не удастся, тогда цивилизация потерпит крах, как потерпели крах многие цивилизации предшествовавшие нашей…

Б. Шоу, 1931 г.[3211]

«Нигде, быть может, не было более неравномерного распределения капиталов, чем в Риме последних лет республики, — отмечал видный историк Т. Моммзен, говоря о причинах падения Древнего Рима, — Людей среднего состояния здесь совершенно не встречалось, были лишь миллионеры и нищие, и первых было не более 2000 семей. Богатый человек, проматывающий плоды труда своих рабов или отцовские капиталы пользовался почетом, а человек, честно зарабатывающий себе пропитание трудом, находился в презрении… Бедность считалась единственным пороком, почти преступлением. Деньгами можно было достичь всего и в тех редких случаях, когда кто-нибудь отказывался от подкупа, на него смотрели не как на честного человека, а как на личного врага»[3212].

Спустя 2000 лет в Европе, отмечал А. Франс, снова царил «культ богатства», богач предпочитал «умереть, чем поступиться ничтожной частицей своего достояния… Все чувства, препятствующие накоплению или сохранению богатства, считались позорными… Прочными устоями государства являлись две общественные добродетели: уважение к богатым и презрение к бедным»[3213]. Капитализм XIX века привел ведущие страны мира к тому, что накануне Первой мировой войны «Великобритания, Германия и Франция не только демонстрировали чрезвычайно высокое неравенство богатства и доходов…, — приходят к выводу современные исследователи неравенства, — но и то, что это неравенство находилось на историческом пике, который никогда не был достигнут ни до, ни после»[3214].

«В 1900–1910-е годы во Франции, в Великобритании и в Швеции, равно как и во всех странах,