— Не знаю, мастер Инканто, сэр. Я увидел, как он бродит вокруг, и спросил, из какого он отряда. Он не мог мне сказать, поэтому я заставил его работать.

— Я уверен, что вы поступили правильно. Как же его зовут?

Капрал, слишком молодой даже для того, чтобы быть трупером в орде Инклито, рассеянно почесал прыщ на подбородке:

— Не знаю, сэр. Он сказал мне, но это... я не помню.

— Пожалуйста, выясните это для меня и приведите его ко мне, когда у вас будет свободное время. Я бы хотел поговорить с ним.

Капрал сказал, что так и сделает, отдал честь и пошел, но вернулся, сделав пару шагов:

— Куойо[102], сэр. Я знал, что это придет ко мне.

Но Куойо и его капрал не пришли ко мне, как я просил, и вполне возможно, что один из них или оба мертвы, хотя я смею надеяться, что это не так. Возможно, завтра. Без сомнения, они устали, как и я.

Завтра — полагаю, завтра вечером — я напишу все о битве, посвятив ей целый вечер. К тому времени я отдохну и получу сообщения от других людей. Я должен быть в состоянии предложить связный отчет.

Они снова атаковали, но мы отбросили их назад.

Саргасс поет. Я слышу ее через окна, ставни и потрескивающий огонь. Я чувствую, что должен пойти к ней, но не могу.

Прошлой ночью я так устал, что даже поверил, что сегодня вечером вернусь в свою уютную спальню в старом фермерском доме и буду писать за деревянным столом при свете лампы, пока Сфидо храпит на своем тюфяке. На самом деле я (как и следовало ожидать) снова нахожусь в этих бесплодных, покрытых снегом холмах, выслеживая отставших от орды Дуко, побежденной и разбитой орды, которая разбилась, как волна, о маленькую твердую скалу Новеллы Читта после битвы и, кажется, разбилась вдребезги. Но об этом подробнее в свое время.

Мы все еще не нашли Мору и Эко, но я возлагаю большие надежды на завтрашний день. Не исключено, конечно, что они уже находятся с Инклито. Я молюсь, чтобы это было именно так.

А теперь я хотел бы начать свой рассказ об этом сражении, в котором произошло столько интересного, волнующего и героического, что хватило бы на каждое перо в обоих крыльях Орева; но сначала я должен рассказать (и честно, хотя здесь трудно быть правдивым) о том, что произошло как раз перед тем, как я лег спать прошлой ночью.

Я пообещал составить связный отчет о битве, встал, заткнул пробкой чернильницу и вытер перо. В этот момент постучала старуха, как делала каждый вечер, когда я оставался в этом доме, чтобы спросить, не нужно ли нам чего-нибудь, и объявила, что она собирается спать.

Я сказал ей, что у нас все хорошо, гораздо лучше, чем у тех, кто так доблестно сражался, но обделен уютом ее крова. Она поблагодарила меня и принялась расхаживать по комнате, поправляя мелкие предметы, как это делают женщины, шмыгая носом и кашляя так же часто, как и я, но двигаясь (хотя тогда меня это не поразило) настолько грациозно, что я смутно вспомнил тебя, Крапива, а потом, еще более смутно, Вечерню, Пижму, Саргасс, Гиацинт и других — или, может быть, просто всех женщин, или, по крайней мере, всех молодых женщин, — которых я знал в разное время в разных местах, и я начал думать (снимая ботинки и сутану), что жаль, очень жаль, что у нас нет дочери, хотя — так часто — нам приходилось делать все возможное, чтобы накормить своих детей, мальчиков, которые были хорошими мальчиками, по крайней мере до тех пор, пока Сухожилие не подрос.

Все возможное, и даже невозможное.

А потом я подумал о Сухожилии и Крайте, и о том времени — я с неохотой упоминаю об этом, зная, что это причинит тебе боль, — когда строился дом и инхуму проник в нашу маленькую палатку и выпил крови нашего ребенка. Я должен сказать, что на самом деле это была инхума, хотя в то время мы с тобой предполагали, что это был самец.

— Я не даю вам раздеться, — сказала старуха, когда я вымыл и вытер ноги.

Я скользнул под одеяло и закрыл глаза, сразу же увидев вспышки карабинов Солдо.

— Я каждую ночь ложусь спать в бриджах и тунике, — сказал я ей, зевая, — и накидываю на себя сутану, чтобы согреться. — Я отдал все свое постельное белье, кроме одного старого одеяла, тем, кто был вынужден спать на открытом воздухе или в неотапливаемых сараях и нуждался в нем гораздо больше, чем я.

Она что-то пробормотала в ответ, пожелала мне спокойной ночи и задула лампу, а я, не задумываясь, сказал:

— Спасибо, Джали. — Конечно, это было странно, но даже сейчас я не совсем уверен, что был неправ.

В течение двух часов, которые казались целыми годами, новый авангард орды Солдо рыскал вперед и назад по широкому U вдоль наших стен и рвов, стреляя время от времени и разведывая обстановку; затем подошел офицер Солдо с флагом перемирия, и Инклито послал меня поговорить с ним.

Он улыбнулся и протянул мне руку, сказав:

— Я — полковник Терцо[103].

Я принял ее, и мы пожали друг другу руки. Я представился и объяснил, что формально не являюсь членом орды Бланко, а просто друг ее командира, пытающийся оказать ему посильную помощь.

— Вы не воин, а? Вы не сражаетесь, Инканто?

— Да, не сражаюсь, и у меня нет карабина, хотя, признаюсь, я руководил теми, кто сражался с вами. — Все это было правдой, хотя я очень остро ощущал присутствие азота у себя на поясе.

Он покачал головой, и вид у него был действительно очень мрачный:

— Если вас схватят, вам придется нелегко.

Я сказал, что постараюсь этого избежать.

— Бывают времена, Инканто, — я говорю как человек, который повидал много войн, — когда этого невозможно избежать.

Я сказал ему, что понимаю это, и объяснил, что еще в Витке меня однажды схватили труперы Тривигаунта.

— А, так вы их видели? Вы сражались с ними?

Я кивнул.

— В Грандеситте мы считали их легендой. Женщины-труперы? Даже Пас не решился бы на такое! Так мы говорили.

— Они очень хорошо сражались, — сказал я ему. — Теперь я понимаю, что они сражались лучше, чем я, хотя тогда я этого не знал. Мы — Крапива, я и многие другие — раньше сражались с нашей собственной Гражданской гвардией, и они были действительно очень хорошими бойцами, так что, когда мы пошли сражаться с Тривигаунтом, мы только начинали осознавать, что эти новые противники не совсем похожи на старых.

— Когда-нибудь мы с вами поговорим об этом весь день за бутылкой вина, — торжественно сказал он мне. — У меня есть поместье на Бахероццоло[104], и я выращиваю там хороший виноград. Южные склоны холмов, а? Но в настоящее время мой неприятный долг — требовать вашей капитуляции, опираясь на авторитет Дуко.