Жан Жувенель дез Юрсен первым изложил версию событий, изложенную выше, правда не без колебаний: одни говорили одно, другие — другое, и неясно, где правда, "потому что все произошло слишком внезапно". Несомненно только одно, что Дофин невиновен: "Никто никогда не обвинял монсеньора Дофина в том, что он хотел, и что перед тем, как войти в парк, он обдумывал это, и что кто-то из тех, кто вошел вместе с ним, имел желание сделать то, что было сделано". Народная память сохранила этот рассказ, подтвержденный и развитый Гастоном дю Френ де Бокуром, автором Истории Карла VII (Histoire de Charles VII), первый том которой вышел в 1881 году.

Свидетельство бургиньонов

К сожалению, показания других очевидцев ставят эти гипотезы под серьезное сомнение. Это свидетельства Жана Сегина, секретаря герцога Бургундского, и трех бургундских рыцарей: Гийома де Вьенна, сеньора де Сен-Жорж и Сен-Круа, Антуана де Вержи, сеньора де Шамплит и де Риньи, и Ги де Понтайе, сеньора де Тальме. Все они присутствовали на мосту Монтеро и дали свои показания в начале 1421 года. Кроме того, независимые свидетельства были даны в Дижоне 14 сентября 1419 года двумя слугами Аршамбо де Навель-Фуа, которые пришли помочь своему умирающему хозяину и пересказали историю, рассказанную им перед смертью. Это фрагментарные рассказы, которые иногда сосредотачиваются на какой-либо детали, фигуре, возгласе, которые врезались в память, но которые в целом звучат правдиво.

Все сходятся в одном: как только Иоанн Бесстрашный вошел в "парк", дверь за ним быстро закрыли люди Дофина. Секретарь свидетельствует, что сам не должен был входить, но Танги дю Шатель втянул его за рукав в "парк" и запер дверь на засов. Все видели Иоанна Бесстрашного с непокрытой головой преклонившего колено перед Дофином. Все слышали крики: "Убей! Убей!" Некоторые утверждали, что видели, как Танги дю Шатель ударил герцога топором по голове, когда тот поднимался с колен, и что этот удар послужил сигналом к началу резни. В общем все свидетели сходятся в одном: все произошло очень быстро, и между Дофином и герцогом Бургундским не было ни малейшего разговора.

Преднамеренное убийство?

Эти свидетельства позволяют предположить, что "парк" на мосту Монтеро был задуман как ловушка, и, что убийство было преднамеренным. Эту гипотезу, неутешительную для Карла VII, подкрепляет документ, о котором честный историк Гастон дю Френ де Бокур узнал только после того, как написал свой рассказ об убийстве в Монтеро, и который он опубликовал в качестве дополнения во втором томе своей Истории Карла VII, хотя он свидетельствует против и его тезиса, и его героя.

Это заверенные копии четырех документов 1425 и 1426 годов: письма Карла VII, письма Танги дю Шателя и Жана Луве, президента Прованса, двух приближенных короля, и показания нотариуса Жана де Пуатье, епископа Валансьенского. Все четыре документа должны были подтвердить, что Роберт Ле Масон, бывший канцлер Дофина, не был "посвященным, соучастником или виновным" в смерти Иоанна Бесстрашного.

Это уничтожающее обвинение слуг Дофина, которые почти не скрывали, что организовали засаду. Достаточно почитать Танги дю Шателя: Мы "подтверждаем перед всеми, верой, клятвой и честью, которой мы обязаны рыцарству, и проклятием нашей души, что ни разу упомянутый Роберт Ле Масон, сеньор де Трир, не присутствовал и не был на Совете по поводу смерти монсеньора Бургундского, и к этому непричастен, а президент (Жан Луве) не хотел, чтобы его каким-либо образом привлекали, опасаясь, что он помешает", поскольку Жан Луве уже хотел убить Иоанна Бесстрашного на встрече в Пуйи, а Роберт Ле Масон был против этого. Наконец, Танги дю Шатель добавляет, что "во время заседания Совета, на котором рассматривалось вышеупомянутое дело (об убийстве Иоанна Бесстрашного), вышеупомянутый Роберт отсутствовал". Поэтому убийство герцога Бургундского обсуждалось и была решено на Совете Дофина…

Жан де Пуатье, в свою очередь, рассказал подробности: сам он прибыл в Монтеро только в субботу вечером сопровождая Роберта Ле Масона, которого король не вызвал раньше, несомненно, "из-за причинам, которые тогда были известны", и потому, что от него хотели "избавиться". Собираясь покинуть дом в Монтеро, где он поселился, чтобы отправиться к мосту, Дофин позвал с собой Роберта Ле Масона, своего канцлера и «велел ему идти, ничего не говоря и держаться поодаль. По поведению сеньора де Трир было видно, что он хотел помешать королю, поговорить с ним более подробно и, как нам показалось, оспаривал слова короля. Перед тем как уйти король два или три раза позвал сеньора де Трир пойти с ним, но тот не пожелал идти, а остался в комнате, и я остался с ним как и еще несколько человек. И мы увидели, что как только король, тогда еще регент, ушел, сеньор де Трир позволил себе упасть на кровать лицом вниз. Мы подошли к нему и спросили, что с ним, и сеньор де Трир ответил нам и сказал такие слова: "Хотел бы я, монсеньор Валансьен, чтобы я был в Иерусалиме, без денье в кошельке, и чтобы я никогда не видел монсеньора Дофина, ибо я очень боюсь, что он поступил неразумно, и, что сегодня он сделает нечто, что приведет к гибели его и это королевство"».

И так, это было преднамеренным убийством, совершенным на глазах у Дофина. Суровая правда для историков верным национальным и монархическим идеалам. Но есть нечто еще более страшное для историков-рационалистов французского единства, тех, кто формировал национальное сознание с конца прошлого века. Убийство в Монтеро было не только преступлением, но и фатальной ошибкой.

Ученые-позитивисты охотно оправдали бы это убийство, навязанное государственными интересами, или приняли бы преступление, инспирированное интересами какой-либо партии, при условии, что оно было бы правильным. Но надо сказать, что это убийство не было результатом политического расчета. Невозможно утверждать, что Танги дю Шатель таким образом пресек попытку похищения Дофина. Захват молодого принца, безусловно, входил в интересы и намерения Иоанна Бесстрашного. Однако условия на мосту в Монтеро не располагал к похищению: двери в ограждении "парка", заборы на въезде на мост, расстояние, которое нужно было преодолеть (большее с бургундской стороны), чтобы добраться до берега реки, а затем до замка, где оставался эскорт герцога Бургундского, не говоря уже о пушках Дофина, направленных на противников…

С другой стороны, советники Дофина, участвовавшие в деле, Танги дю Шатель, Жан Луве, Гийом, виконт Нарбонский, племянник коннетабля Арманьяка, не были легистами, принадлежавшими к определенному политическому течению и последовавшими за молодым принцем в изгнание. Это были люди Людовика Орлеанского и Бернара д'Арманьяка, их свиты, их дворов.

Они предали смерти убийцу Людовика Орлеанского, они отомстили за смерть принца, убитого на парижской улице, за смерть коннетабля д'Арманьяка, растерзанного в тюрьме, а также за оскорбление, нанесенное его телу. Око за око, зуб за зуб. В XV веке политика — это не только законы и речи, но и