предложил мне годы успехов, – реальной удачи в делах – нет, – не отдам я за них этот час!

21 июня, пятница.

Еще пятница – и нет письма! как бы узнать – вернулся ли он? Идти в Бусико… тогда он, пожалуй, узнает… К нему на квартиру? – немыслимо.

22 июня, суббота.

Просматривала вечером в читальне русские газеты. Напротив сидел юноша – лет двадцати и усердно читал «Русские ведомости». Мы одновременно вышли из читальни; сходя с лестницы – разговорились и познакомились. Он оказался одесским евреем, кончившим среднее техническое училище. Приехал сюда поучиться культуре и поступил рабочим в литейную мастерскую.

Вечер был слишком хорош, чтобы благоразумно возвращаться домой.

Он живет недалеко от укреплений и предложил пройтись до парка Монсури. Я согласилась. На обратном пути, когда мы шли по avenue d’Orléans, мне вдруг пришло в голову: попрошу я его узнать, вернулся ли Ленселе в Париж.

И я сказала, как бы мимоходом:

– Если не ошибаюсь, здесь где-то близко должна быть улица Brézin. Там в №. 5 живет некий г. Ленселе, и меня давно еще просила одна товарка справиться – вернулся ли он в Париж? А я такая лентяйка, – все откладываю… Так вот теперь мы проходим мимо, но я боюсь ночью разыскивать эту улицу.

– Позвольте мне вам помочь, – с готовностью возразил юноша. – Вот тут неподалеку – справлюсь у городового, где эта улица, и сейчас все вам узнаю. Посидите здесь, на скамье, я сейчас вернусь.

И пока он ходил к полицейскому, я старалась овладеть своим волнением… Вот сейчас… вернется и узнает… rue Brézin тут близко, в трех шагах.

– Я никак не мог дозвониться, но с удовольствием справлюсь завтра и приду вам сказать, если вы позволите.

Я мысленно от всего сердца поблагодарила милого юношу, но вслух небрежно сказала: – О, конечно, это неважно… зайдите завтра – если время будет…

23 июня, воскресенье.

Я заранее сказала madame, что если кто-нибудь придет ко мне во время завтрака – так не заставляла бы ждать в моей комнате, пока я кончу, а вызвала меня тотчас же: есть спешное дело.

Я ждала этого молодого человека, так как он обещался прийти в обеденное время.

И не дожидаясь конца этой церемонии, которая тянется целый час и называется завтраком, – я бегом побежала вверх, в свою комнату, едва сказали, что меня спрашивает какой-то молодой человек.

– Я вам помешал, вы еще не кончили? – спросил он.

– О нет, нет… очень рада… терпеть не могу этих длинных heures de repas145.

– А я ваше поручение исполнил. Консьерж сказал: «Il ne quitte jamais Paris. Il est rentré hier soir de son hôpital, – il a toute sa journée à lui»146 и предложил мне пройти к нему, если надо. А я не знал, что сказать. Поблагодарил и говорю: приду в другой раз…

Так он давно вернулся! и однако – и не подумал написать мне. Чувство какой-то острой обиды наполнило душу.

– Большое вам спасибо, садитесь, пожалуйста; я сейчас приготовлю чай.

Юноша расстегнул сюртук, удобно развалился в кресле и немедленно с ожесточением закурил папиросы. Пока он курил, пил чай и говорил, – я делала вид, что внимательно слушаю… а у самой мысли были далеко-далеко… Сердце так и ныло от боли…

26 июня, среда.

Он не думает обо мне; зачем же я буду думать о нем? или уж потеряла всякую власть над собой?

Надо готовиться к экзамену. Весь год ничего не делала – так теперь трудно приходится.

Представленный Кореневской товарищ – Andre Morthon бегает ко мне чуть ли не каждый день, – приносит программы и учебники, – начали заниматься вместе… Ему это страшно льстит: я одна женщина на всем курсе – и он из сил выбивается, стараясь угодить мне…

28 июня, пятница.

Сегодня шла по улице, навстречу сломя голову бежал уличный мальчишка с пачкой каких-то пестрых листов под мышкой. Он сунул мне в руку развернутый лист и промчался дальше, что-то крича.

Это было иллюстрированное начало романа-фельетона, который завтра должен был появиться в Petit Parisien – La Griffe d’or147. Большая картина в красках занимала почти всю первую страницу и изображала мужчину, лежавшего на кушетке, и вдали женщину в пеньюаре с видом преступницы, которая что-то сыпала в стакан. Много здесь печатается этой дряни – романов-фельетонов, и я хотела было уже бросить листы, как вдруг увидела слово «интерн» внизу в тексте. А… что бы это такое могли писать об интернах в романе-фельетоне? Во всяком случае – интересно.

И я внимательно прочла весь текст, напечатанный на листе. Начало было очень интересное: жена отравляла мужа, бывшего интерна, одного из модных парижских врачей, отравляла так искусно, что никто этого и не подозревал; и муж погибал медленною смертью от непонятной для своих коллег болезни. И фельетон ловко обрывался на самом интересном месте…

Тут говорилось о врачах, буду читать этот фельетон…

1 июля.

Подготовка к экзаменам притупляет мозг. Не могу читать ничего серьезного, но каждое утро – покупаю Petit Parisien, и перед тем как сесть за книги – с интересом читаю фельетон.

Что герой романа – отравляется женой, это, наконец, стало ясно одному из действующих лиц, которое и увозит его к себе. Потом двое откуда-то появившихся старых товарищей встречаются после долголетней разлуки, и один спрашивает другого: почему он не женился? А тот вместо ответа говорит ему сонет д’Арвера:

Ma vie a son secret, mon âme a son mystère,

Un amour éternel en un instant conçu.

Le mal est sans espoir… aussi j’ai dû le taire

Et celle qui Га fait, n’en a jamais rien su.

Hélas! j’aurai passé près d’elle inaperçu

Toujours а ses côtés et pourtant solitaire.

Et j’aurai jusqu’au bout fait mon temps sur la terre

N’osant rien demander et n’ayant rien reçu.

Pour elle, quoique Dieu l’ait fait douce et tendre

Elle ira son chemin distraite et sans entendre

Ce murmure d’amour, élevé sur ses pas.

A l’austère devoir pieusement fidéle,

Elle dira, lisant ces vers, tout remplis d’elle,

Qu’elle est donc cette femme? et ne comprendra pas148.

Газета выпала y меня из рук, когда я прочла эти строки: это точно про меня написано…

Переменить только «elle» на «lui»149, и будет то же, то же самое.

Le mal est sans espoir… ainsi j’ai dû le taire

Et celui qui l’a fait, n’en a jamais rien su.