осадные башни, которых Рим еще не видел. Рано или поздно их отряды проберутся в город. Даже если осада займет восемь месяцев, как это было при Сагунтуме, результат окупит все усилия. Ганнибал сидел и прислушивался к голосам офицеров. В них он слышал обрывки прежних планов, которые предлагали ему Гасдрубал, Бостар и Бомилькар. Он гадал, что ответил бы них Магон и какой историей поделился бы с ними Силен.

Затем командир вызвал на совет инженера. Положив подбородок на ладони, он выслушал Адгербала, который монотонным голосом рассказал об обороне противника. Стены Рима были прочными не только на вид. Имея девять футов в ширину в самых тонких частях, они состояли из плотно утрамбованного слоя земли, облицованного с каждой стороны каменными блоками. Блоки скреплялись друг с другом металлическими скобами и штырями. Такую конструкцию нелегко было пробить тараном. Внутренняя часть стены поднималась на большую высоту, что затрудняло поджог города с помощью катапульт — тем более что люди, подводя машины ближе, обязательно попали бы под обстрел лучников. Подкопы тоже могли вызвать проблемы, поскольку внешняя часть стены довольно глубоко уходила под землю. В обороне имелось несколько слабых мест, но любая инженерная хитрость, предпринятая снаружи, легко предотвращалась изнутри. Адгербал предположил, что лучшим методом атаки будет применение больших осадных башен, которые возвышались бы над стенами города. Если снабдить их колесами, то башни можно подвозить к указанным местам. Строительные материалы придется собирать по всей округе, а само возведение башен займет не меньше полугода...

— Достаточно, — сказал Ганнибал. — Проще закинуть веревку на луну и, раскачавшись на ней, перепрыгнуть на стены города.

Адгербал задумчиво посмотрел на командира, но Ганнибал отмахнулся от него рукой и распустил военный совет. Его настроение внезапно испортилось. Он не хотел, чтобы офицеры заметили перемену в его расположении духа. Командир понимал, что им не удастся сломить Рим осадой. Он знал об этом всегда — и теперь яснее, чем когда-либо. Ганнибал не мог окружить город с той армией, которую имел. Без осадных машин. Без подкрепления. К Риму направлялись тысячи и тысячи солдат. Даже если он построит осадные машины вокруг всего периметра стен, легионеры создадут второе кольцо окружения. Тогда его армия окажется в ловушке. Похоже , он совершил большую ошибку. Рим нужно было брать после Канн... В то время ситуация вполне позволяла осаду. Возможно, Махарбал был прав... Но, несмотря на сомнения, которые лезли в голову, он не желал печалиться о прошлом. Ганнибал провел остаток вечера в титанических усилиях, изгоняя из ума никчемные мысли. Еще ничто не потеряно. Ему лишь нужно дождаться новостей об окончании осады Капуи или о высадке легионов Публия на побережье Италии. Любое из этих событий будет означать тактический успех.

Он проснулся со свежим умом, но гонец, прибывший из Капуи, вновь загрузил его тревогами по самую макушку. Покидая Капую, Фульвий взял с собой только пятнадцать тысяч солдат. Остальные пятьдесят тысяч по-прежнему осаждали город и не собирались никуда уходить. Их требования стали более грозными. Капуя находилась в серьезной опасности. Еще один информатор, которому удалось выскользнуть из Рима, сообщил, что от Публия не приходило никаких вестей. Сенат даже не знал, получил ли он отзыв и намеревался ли выполнять приказ о возвращении в Италию. Шпион сказал, что настроение в городе изменилось. Паника улеглась. Жители Рима поняли, что им нечего бояться. Каждый новый день все больше убеждал их в том, что Ганнибал не сможет провести осаду. Кто-то даже купил землю, на которой находился его лагерь. Она была продана на рынке по доступной цене. Владелец участка планировал построить там несколько домов для возраставшего населения города и возвести монумент в честь победы римлян над Ганнибалом.

Шел десятый день их пребывания у стен Рима. Ганнибал сидел на табуретке и с вершины небольшого холма созерцал окрестности. Воины Священного отряда стояли поблизости. Вечернее небо радовало глаз. Закат окрасил тонкие облака бирюзовыми и малиновыми оттенками. Перед Ганнибалом простирался Рим. Рассматривая его в косых лучах солнца, он отметил, что не испытывает благоговения и страха. Эта мысль улучшила его настроение. Командующий вспомнил, что всегда боялся, как однажды, взглянув на город, он поймет свое несоответствие поставленной задаче. Он боялся, что мечта отца окажется ошибкой. Он не желал признавать, что они оба потратили жизни в трагически глупой погоне. Но теперь Ганнибал думал по-другому. Рим не выглядел огромным. Он не казался сказочно богатым. Он даже уступал Карфагену, величественно восседавшему над самым крупным африканским портом. Столица Римской империи не была алмазом, обрамленным ландшафтом, каким являлся Новый Карфаген. Лидеры этого города походили на простых людей — причем не самых лучших. Ганнибал почти одержал победу над ними. Он не сомневался в своем превосходстве. Один малейший промах с их стороны, и они потерпели бы поражение. Но почему — при всех приложенных им усилиях — они не совершили этого промаха?

Заметив идущего к нему нумидийца, Ганнибал отогнал от себя меланхолию. Однако через миг, различив сильные черты лица и длинные космы солдата, напоминавшие львиную гриву, он забыл о притворстве. Командир сделал жест рукой, приглашая воина сесть рядом и разделить с ним созерцание панорамы города. Он заговорил с ним на массилиотском языке, медля при подборе некоторых слов.

— Туссело, ты долго жил в Риме, верно?

— Слишком долго, господин, — ответил нумидиец. — Очень много лет.

Он присел на корточки в массилиотской манере, опираясь на одну пятку и вытянув вторую ногу в сторону. Поскольку Ганнибал молчал, солдат добавил:

— Я был пленником почти всю мою жизнь.

— Почему ты все время думаешь об этом? Ты родился в Африке свободным человеком. Там ты стал мужчиной. И ты вернул себе свободу несколько лет назад. Отчего же ты считаешь, что провел в плену всю жизнь?

— Ты свободный человек, господин. Более свободный, чем кто-либо другой из людей, живущих в наше время. У тебя есть завтрашний день.

Туссело замолчал, но Ганнибал, не уловив смысла его ответа, посмотрел на воина вопросительным взглядом. Туссело пояснил:

— Восход, который я увижу завтра, уже отравлен Римом. Когда мои глаза откроются, я сначала подумаю о Риме, а не о себе. Иногда мне кажется, что они сделали в моем черепе татуировку из латинских слов.

— Почему же ты не возьмешь резец и не срежешь их слова? Они больше не нужны тебе. Избавься от них.

Туссело кивнул, но, судя по его лицу, он сделал это только из уважения. Он не верил, что