– Не бойся, Кацо; в этой роще четвертый взвод с корнетом Ростовцевым, а к этому так просто не подойдешь, он видит и слышит как кот, – успокоил я его. – А левее от нас лежат второй и первый взводы, которые знают, что делают. Так что нам остается только наблюдать из-за этого кустарничка, который, видишь, начинается где-то слева и идет прямо перед нами и уходит куда-то к густому туману. Понятно?

Грузин никак не успокаивался.

– И какой дурак посадил этот кустарник? Ведь он идет по самой меже, и из-за него нам ничего не видно.

– Мачудзе, чудак ты этакий, руготней делу не поможешь! Ты лучше подумай о том борще, который мы не успели доесть у нашей хозяйки. А хлеб, братику, такой белый хлеб можно получить только здесь, в Ставропольской губернии.

Мачудзе был небольшого роста, но очень крепко сбитый грузин из Сочи и так же, как мы все, очень любил свой дом – третий эскадрон. Он был вспыльчив, как порох, но очень быстро остывал и был мастер уговорить хозяйку сделать что-нибудь покушать, даже если у нее ничего не было.

– Да что там вспоминать, – пробурчал он. – Если бы вахмистр не начал орать: «выводи!» – мы и до сих пор сидели бы в тепле. И куда они всегда торопятся, даже поесть не дадут.

Нашу дружественную перебранку прервал силуэт, появившийся перед нашим носом из тумана.

– Где командир взвода?

– Если ты повернешься направо и, протянувши руки перед собой, пройдешь несколько шагов, то упадешь к нему как раз в объятия, – посоветовал я ему. – А в чем дело?

– Так что командир эскадрона приказал разъезд от третьего взвода.

Я проглотил скверное словечко, готовое у меня сорваться, так как не мог понять, почему опять от 3-го взвода, но то же самое сказали бы и в других взводах.

Поднявшись, я вместе с ним отправился искать сотника Клепикова.

Это был маленького роста казак, очень добрый человек и хороший офицер. Его беда была в том, что он был слабого здоровья и, несмотря на это, упорно отказывался отправиться в тыл. Мы, молодые офицеры, правда, с нетерпением ждали этого момента, чтобы получить его коня по имени Кардаш – высокого рыжего жеребца из донских косяков, который был предметом вожделения всего эскадрона.

Приняв записку и прочитав ее не торопясь и внимательно, он обратился ко мне:

– Сам приказал послать офицерский разъезд в 10 коней впереди наших цепей. Рассыпься лавой и посмотри, что там делается. Понятно?

– Так точно, господин сотник! Просто, как апельсин, – добавил я неофициально, – иди, пока не упадешь в объятия красным.

Но делать было нечего. Разъезд так разъезд. Взводный унтер-офицер назначил людей и отправил четырех в балку к коноводам за конями.

Рассыпавшись в лаву так, чтобы видеть друг друга, потихоньку, не разговаривая и всматриваясь в густоту тумана, мы начали двигаться вперед. Снег был довольно глубокий, но кони, отдохнувши за несколько дней, пока мы изображали из себя пехоту, шли очень бодро.

Затаив дыхание и прислушиваясь, я пялил глаза в белый свет, как в копеечку, и мечтал, что вот сейчас какая-нибудь пулька – именно пулька – ударит меня в плечо навылет, конечно, и я смогу ввиду такого ранения отправиться в тыл для лечения в большой, светлый и теплый госпиталь. От этой мысли мне делалось уже тепло и весело, и я ждал этой пульки и даже в седле сидел как-то боком.

Пройдя примерно около двух верст по чистому, покрытому снегом полю, которое постепенно спускалось в балку, мы услышали какой-то шум. Вероятно, противник был недалеко, но густота тумана не давала нам возможности видеть его и определить расстояние по слуху. Мы остановились и начали прислушиваться. Где-то очень близко слышались голоса и скрип повозок, но ничего не было видно. Наше нервное состояние передавалось коням, и они вертелись на месте.

Наконец из мглы тумана начали появляться силуэты шедшего в цепи неприятеля. Увидев нашу лаву, он, видимо, оторопел и в первый момент застыл на месте, но это был лишь момент, так как вслед за этим началась беспорядочная стрельба; вероятно, от страха и впопыхах они стреляли выше наших голов. Мы также были поражены, увидев пехотные цепи неподалеку от нас, но все же, будучи подготовлены к этому, сделали полный поворот и, пригнувшись к гривам коней, дали шпоры и исчезли в тумане по направлению цепей эскадрона.

Теперь мы знали, что делалось впереди нас. Отправив коней в балку, а людей в цепи, я подошел к командиру эскадрона с докладом о приближении цепей противника и вдруг услышал резкий свист пули и почувствовал удар в ногу. Я покачнулся и упал бы, если бы меня не поддержали. Разрезали голенище сапога – портянка была в крови. Пуля вошла с левой стороны немного выше бабки.

Стрельба со стороны противника усилилась. Наши молчали. Неприятель подходил к цепям эскадрона. Было еще несколько раненых, и нас всех отправили в поселок. Очутившись в хате, мы перевязали друг другу раны, как могли, и успокоились.

Во дворе начали ухать пушки, а впереди поселка завязывался бой. Пулеметы работали вовсю, а ружейная трескотня была все ближе и ближе. Нас погрузили в сани и отправили в дальнее село, где бы нам могла быть оказана медицинская помощь, которой у нас в эскадроне сейчас не было. Мы ехали на дровнях буквально вповалку, так как нас было много, а сани одни, а кроме того – так было и теплее. Нашелся табачок, и пошли всякие прибаутки и веселые разговорчики. Стало как-то легче на душе. Отошла забота и думы о неизбежном, так как оно осталось там позади, где ухали пушки и слышалась пулеметная стрельба. А впереди? Пока что хорошо, а дальше видно будет. Целую ночь мы двигались куда-то. Останавливались и опять двигались. Нога болела, и я был убежден, что кости раздроблены и что мне больше никогда не вернуться домой в эскадрон.

Туман рассеялся. Была морозная ясная ночь. Небо было так высоко, как никогда, и звезды сверкали. Созвездие Большой Медведицы и Полярная звезда горели лихорадочным блеском, и Млечный Путь теплился матовым фосфорическим светом.

Медицинский пункт, куда мы приехали, находился в большом доме сельской школы, набитой ранеными, и состоял из доктора и трех усталых, но ласково улыбающихся сестер милосердия.

Осмотр и перевязки шли быстро.

– Что у вас такое? – спросила у меня сестра.

– Мне кажется, что разбита кость выше бабки, – ответил я мрачно, смотря