В 20-х числах августа врачи констатировали удовлетворительное состояние больного, рекомендовали увеличить прогулки, с 1 сентября разрешили ездить на машине и 9 сентября запланировали решение вопроса о возможности возвращения в Москву. Тогда же на Валдай по поручению политбюро приехал Николай Вознесенский. Вспоминает Юрий Жданов: «Я был на Валдае. По приказу Сталина туда приехал Вознесенский, чтобы узнать, не нужно ли чем-нибудь помочь. Мы тогда гуляли, и он говорил, что "судьба политического деятеля всегда трагична". Эти слова справедливы и для судьбы Жданова и самого Вознесенского…»

Спустя десятилетия те же дни вспоминал бывший работник Смольного Иосиф Турко, в то время первый секретарь Ярославского обкома партии. Как и другие члены «ленинградской группы», он почти ежедневно звонил на Валдай, чтобы справиться о здоровье Жданова, и запомнил ответ личного секретаря нашего героя, Николая Кузнецова: «Сегодня хорошо, разрешили читать, острит…»

Но в ночь на 28 августа, проведя несколько длинных разговоров по телефону с Москвой, Жданов вновь упал с острым приступом. Утром 28 августа на самолёте из столицы опять экстренно прилетела группа кремлёвских врачей — академики Виноградов, Василенко, профессор Егоров. На этот раз с ними была и заведующая кабинетом кардиографии кремлёвской больницы Лидия Тимашук. В полдень больному сделали электрокардиограмму. И здесь у врачей возникли разногласия, быстро ставшие весьма острыми. Тимашук по итогам кардиограммы диагностировала инфаркт миокарда. Остальные врачи выступили против такого диагноза, настаивая, что у больного «функциональное расстройство на почве гипертонической болезни». Кремлёвские профессора настояли, чтобы «инфаркт миокарда» не был записан в медицинском заключении от 28 августа 1948 года.

На следующий день у попытавшегося подняться с кровати Жданова вновь повторился сердечный приступ. Снова самолёт доставил из Москвы на Валдай специалиста по ЭКГ Лидию Тимашук. Спор о диагнозе повторился. Инфаркт требовал строгого постельного режима и отказа от прежних методов лечения. Родственников больного во все тонкости диагноза и споров вокруг него врачи не посвящали, но сводки о состоянии здоровья Жданова ежедневно докладывались в Кремль. И обеспокоенная Тимашук обратилась к личному охраннику Жданова с просьбой сообщить в ЦК о её диагнозе. Майор МГБ Белов мог передать заявление Тимашук только по линии своего ведомства — Главного управления охраны Министерства госбезопасности СССР. И в тот же день Тимашук написала короткую записку на имя начальника кремлёвской охраны генерала Власика, отвечавшего за безопасность всех высших руководителей страны:

«29/VIII у А.А. повторился (после вставания с постели) сердечный приступ, и я вторично была вызвана из Москвы, но по распоряжению акад. Виноградова и пр. Егорова. ЭКГ 29/VIII, в день сердечн. приступа, не была сделана, а мне вторично было в категорической форме предложено переделать заключение, не указывая на инфаркт миокарда, о чём я поставила в известность тов. Белова А. М.

Считаю, что консультанты и леч. врач Майоров недооценивают безусловно тяжёлое состояние А. А., разрешая ему подниматься с постели, гулять по парку, посещать кино, что и вызвало повторный приступ, а в дальнейшем может привести к роковому исходу.

Несмотря на то, что я по настоянию своего начальника переделала ЭКГ, не указав в ней "инфаркт миокарда", остаюсь при своём мнении и настаиваю на соблюдении строжайшего постельного режима для А. А.».

Пятидесятилетняя Лидия Тимашук, начинавшая свою врачебную деятельность в 1920 году в особом санитарном поезде, боровшемся с эпидемиями тифа и холеры, была опытным врачом. В Лечебно-санитарном управлении Кремля работала с 1926 года, хорошо знала Жданова и его семью. Вероятно, она искренне радела о здоровье больного, а понимая, кем является пациент, не могла не беспокоиться и о себе — понятная ей врачебная ошибка пугала непредсказуемыми последствиями.

Именно отсюда, с этого момента, и пойдут слухи о странных обстоятельствах смерти Жданова. Через несколько лет начнётся «дело врачей», а историки и по прошествии десятилетий будут спорить о диагнозе и прочих «до сих пор не выявленных до конца обстоятельствах»[18]. Электрокардиограмма была тогда новым методом диагностики, плохо знакомым профессорам старой школы. Поэтому вариант добросовестной врачебной ошибки представляется наиболее вероятным. Но власть на тех вершинах, где находился умирающий Андрей Жданов, была настолько огромной, что нельзя исключать любые средства в борьбе за неё…

Вероятно, мы уже никогда не узнаем всей правды, и нам остаётся лишь согласиться — эта смерть навечно оставила вопросы без ответов. Сын нашего героя Юрий Андреевич Жданов, отвергая любые конспирологические версии гибели отца, даже в XXI веке неизменно повторял: «Я читал письмо Л. Тимашук, но вряд ли стоит в этом разбираться, не вижу интриги. Я хорошо знал лечащего врача Г.И. Майорова, он был с отцом в Ленинграде, когда у отца случился первый инфаркт. Это было в сентябре 1941 года, когда немцы блокировали Ленинград… Жданов пережил его на ногах… После смерти Андрея Александровича Г.И. Майоров приехал к нам домой и сказал: "Два ленинградских инфаркта — вот в чём причина смерти". Жизнь проще и трагичнее».

Для Лидии Тимашук врачебный конфликт с кремлёвскими профессорами медицины по поводу диагноза Жданова закончится в сентябре 1948 года увольнением из самой главной поликлиники страны. Её сын, тоже Юрий, был инвалидом войны, лётчиком, сбитым в бою за месяц до взятия Берлина. Несмотря на обгоревшие до костей руки, он прожил долгую жизнь и уже в 90-е годы минувшего века вспомнил рассказ матери о тех днях:

«Моя мама Лидия Феодосьевна Тимашук всё время работала в Кремлёвской больнице. По специальности была гинеколог, но переквалифицировалась и стала терапевтом, училась с уклоном в ЭКГ у профессора Фогельсона. Окончила 1-й Московский медицинский институт…

По долгу службы она, как я понимаю, не должна была рассказывать о работе. Но когда её убрали из 1-й поликлиники, когда ей пришлось перейти с понижением в должности и с понижением в окладе, конечно, она об этом говорила. У мамы не было другой поддержки, кроме семьи, и поэтому мы многое знаем.

Да, мама писала, но мы не знали об этом. Она писала непосредственно в Валдае, обращалась в ЦК и передала это письмо охраннику Жданова, поскольку ей не к кому было больше обратиться.

На Валдай её пригласили на консилиум в составе профессоров. Ей позвонили ночью и вызвали как опытного специалиста — моя мама делала ЭКГ всем членам Политбюро: и Калинину, и Жданову, знала ЭКГ всех больных наизусть. Семью Жданова она всё время наблюдала, так что она знала все ЭКГ Жданова. Она была убеждена, что у него инфаркт. В составе консилиума были Майоров, лечащий врач Жданова, Виноградов, Василенко, Егоров и моя мама.