оставленную для приглашённых мирян, и принялся рассматривать главного фаворита сегодняшнего забега за венцом патриарха. Митрополита Эллера. Тот как раз взял слово, поэтому удобно стоял чуть в стороне от остальной толпы.

Эден мысленно усмехнулся: ишь, как вырядился. Лет на пять старше Мурхага, но граф свой возраст не просто не скрывал, а наоборот подчёркивал – так проще, если нужно убедить собеседника в собственном старческом бессилии и слабоумии. Митрополит же сегодня закрасил седину, морщины прикрывал хороший макияж, борода и волосы аккуратно подстрижены. Ряса и сандалии самые простые, из украшений только перстень на руке – символ сана. Верный сын Церкви, воплощение всех добродетелей. Вот что можно было сказать сегодня про отца Эллера. Не зря Мурхаг на него поставил…

– Я ждал вас, граф! Встаньте и ответьте! – слова обратившегося к Эдену митрополита стали для графа совершенной неожиданностью. Машинально повинуясь, он встал, а Эллер повернулся к остальным выборщикам и продолжил. – Братья! Я собрал вас сегодня здесь, чтобы пред вашим лицом задать вопрос вот этому человеку. Зачем он привёл на нашу землю детей Матери ночи Кали? Тех, кого с ужасом изгоняют и из Матарама, и из Бадахоса. Ответьте нам, граф. По вашему ли приказу были злодейски убиты император и патриарх? Или по недомыслию, а вы каетесь и отрекаетесь от сих преступных дел?

Эден Мурхаг стоял, словно оглушённый, вопросы доносились будто через толстый слой войлока. Как, почему этот всю жизнь рвавшийся к власти дурак-фанатик вдруг кусает руку, которая должна была возложить на его голову венец патриарха? Тем временем митрополит Эллер продолжал свою речь.

– Братья! Ночью была мне весть от Псов Господних, которые, как и положено псам, первыми встретили волков, алчущих истребить паству Божью. В страшное время мы живём. Смотрите! Церковь, где мы собрались почтить память мученически убитого кироса Брадана, охраняют отступники из Чистых. Те, кто связан отцом ночи Шэтом – и вы это знаете, граф, ведь и глава чистых, и тёмные учителя нередко сидят в вашем доме за одним столом. Отступники, поправшие и небесные и земные законы. Чистые хотят не только извратить нашу Церковь, но и посадить на трон бастарда, прижитого недостойной дамой Кениной неизвестно от кого. Братья! Плоть слаба, пыткой можно заставить сделать что угодно. Поэтому, пока я могу распоряжаться волей своей, пока я не запятнал душу предательством Тьме, вольным или невольным. Выбираю саном своим и жизнью своей имя того, кого нет сегодня среди нас. Кирос Аластер!

Эллер резким движением сорвал с руки перстень с вделанным в него кусочком рубина – символ сана митрополита. И с силой ударил перстнем по колонне, ломая оправу камня и приводя перстень в негодность. Мгновение спустя то же самое сделал второй, третий… Кто-то из ближайших соратников Эллера как и он выкрикивали имя нового патриарха с яростным фанатизмом веры в глазах, другие – с тоской обречённости или со страхом отчаяния.

– Кирос Аластер! – гремело под сводами собора.

Ломали перстни митрополитов и епископов, панагии простых священников. Все понимали – митрополит Эллер не стал бы выносить столь тяжкие обвинения на Большой синод, не имея на это железных доказательств. Все они как опасные свидетели уже мертвы. Хотя бы потому, что оставшись в живых всегда могут рассказать остальным горожанам, что Чистые братья на самом деле связаны с Верящими в ночь. И как бы ни были запуганы горожане, восстание после такой новости из уст любого из Синода выборщиков вспыхнет как пожар, люди предпочтут смерть риску отдать душу ночным демонам. Никого из собора не выпустят даже за порог… Поэтому хоть как, но отомстить Чистым братьям и графу.

Эден Мурхаг по-прежнему стоял, не имея сил пошевелиться. Он проиграл. Он бесстрастно пропустил мимо ушей все красивые слова о душе и о вере, слишком хорошо знал цену этим пустым обёрткам. В чём же на самом деле причина, если все эти люди предпочли умереть, но не принять тот щедрый дар, который готов был свалиться в их руки? Мурхаг дал бы им власть, деньги, славу. Уже неважно. Ломая символ митрополита или епископа, выборщики навечно отказывались от высшего сана Церкви и обязывались уйти в монастырь, поэтому оспорить их решение невозможно. Тем временем раздавались всё новые и новые голоса, и в какой-то миг со стороны алтаря полился тёплый жёлтый свет, с каждым выкриком «кирос Аластер» разгоравшийся всё сильнее. Выборы патриарха состоялись. Когда последний священник назвал имя, за которое он отдаёт свой голос, Эллер торжествующе посмотрел на графа и произнёс:

– Мы исполнили свой долг до конца. А теперь делайте с нами что хотите, мы в вашей власти.

Мурхаг не ответил, а просто вышел из церкви. Ему были уже неинтересны ни сорвавшиеся выборы, ни хлынувшие внутрь Чистые братья, ни шум и крики начавшейся в соборе резни. Все мысли сейчас занимало одно: в чём и когда он всё-таки допустил ошибку?

***

Утро Ислуин встретил в кабинете лорда Морея. Комната была немаленькая, но сегодня в ней оказалось тесно. Кроме магистра, хозяина, леди Хаттан и принца Рэгана с легатом Тевишем в кабинете стояли и сидели Фиона Раттрей, Дугал, несколько офицеров и глав родов из тех, кто уцелел во вчерашней бойне. Пришла Лейтис, хотя большую часть ночи сначала сидела около брата, последние минуты сечи державшегося после ранения на эликсирах, а потом с целителями ходила по палатам. Был также известный мастер и наставник фехтования Ренан – он вместе с учениками пробился из своей школы к Мореям уже на рассвете. Обсуждение шло не меньше часа, но топталось вокруг одного: поместье им не удержать. Да, сюда продолжали стекаться из пригорода те, кто выступил против переворота. И полсотни бойцов Ренана – лучших мечников столицы, вместе с легионерами Доннахи будут той силой, которая станет ядром небольшой армии из беглецов… Чистые в ответ задавят числом, а родовое гнездо Мореев никогда не предназначалось для осады.

– Мы должны отступать. Куда? – высказал общую мысль легат Тевиш.

– На юг, – неожиданно ответил Дугал. – По Арнистонскому тракту. Там сейчас в нескольких днях пути стоят полки Тринадцатого и Четырнадцатого легионов. Я хорошо знаю одного из легатов – Булли. И неплохо знаком с его солдатами. Они опытные воины, и преданы императору.

– Я тоже за этот вариант, – вдруг вступила в разговор Фиона Раттрей, до этого молчавшая всё утро. – Митрополит Арнистонский – известный противник Чистых братьев. Стоит ему узнать, что они убили патриарха… К