Одна отлетевшая косточка попала мелкой девчонке в лоб, и та, раззявив рот, заревела. Вторая расхохоталась. Между крупными передними зубами у обеих темнела точно такая же щербинка, как у Тулина. Девчонок звали Рстушка и Жанока, они были из разных семей, но к Аманбеке прибегали вместе, как родные. Их матери в своё время сбежали от родителей, их видели в плохих уличных компаниях, а потом одна за другой они оказались в обществе Тулина.

Он по очереди притаскивал их в дом Аманбеке. Девицы ели баурсаки, которые пекла хозяйка дома, и бутерброды с сервелатом, который Тулин воровал на мясокомбинате, где работал забойщиком скота. Пили чай с молоком и сахаром. Однажды на одну из таких посиделок заскочил Серикбай и, принюхавшись, словно пёс, воткнулся носом в кисайку. Так Аманбеке узнала, что Тулин подливает девицам алкоголь. Она не хотела, чтобы сын водил их, всех как будто одинаково некрасивых, в её дом, но скандалить с Тулином не было сил. Потом она узнавала от соседей, что Тулин всё же кого-то обрюхатил и скоро Аманбеке станет бабушкой. Но что её удивляло — забеременев, девицы как будто приходили в разум и возвращались к родителям.

То и дело к Аманбеке заявлялись разозлённые отцы и требовали с Тулина денег. Тулин на это время благополучно сбегал из посёлка и возвращался, только когда родители девиц понимали: взять тут нечего. Несчастные рожали, и только по щели между передними зубами Аманбеке понимала, что перед ней очередная внучка. Не внук.

Аманбеке услышала шум на кухне и, хрустнув коленями, тяжело вздохнув, поднялась с пола. Девчонки переглянулись и, не сговариваясь, выбежали из комнаты. На кухне обнаружился Тулин. Он жрал. Опрокидывал бутылку с кумысом в рот, стирал белые усы рукавом и кусал колбасу.

— Ой, бай! Да отрежь ты себе ломоть и ешь нормально! — воскликнула Аманбеке, потирая повязанную пуховым платком поясницу. — Девчонкам вон тоже дай! Трутся здесь с утра под ногами, скоро меня съедят.

Тулин сделал ещё один большой укус и бросил початый батон девчонкам. Кривоногая поймала колбасу и просияла. Аманбеке посмотрела на сына и почуяла недоброе. Он стоял, подпирая стену, и как будто решался наконец что-то сказать. Он всегда выбирал это место около окна, от него на побелке отпечатался сальный коричневый след. Словно Тулина однажды прислонили, обвели углём и растушевали контур.

— Я женюсь, мам! — заявил Тулин и громко рыгнул, на забаву девчонкам.

«Ничего хорошего не будет, косточки никогда не врут», — подумала Аманбеке, но вслух ничего не сказала.

— Она не такая, как эти… — Тулин кивнул в сторону девчонок. — Как их матери. Она тебе понравится. Её зовут Айнагуль.

Аманбеке знала только одну Айнагуль, которая по возрасту годилась бы в жёны Тулину. Внучка её старой, еле живой подруги из соседнего посёлка. Та унаследовала от бабки белую кожу и красоту. Родители её были богаты, держали два магазина, и всё после них должно было достаться единственной дочери. Да и приданого, наверное, дадут немало. В пояснице у Аманбеке приятно потеплело от этих мыслей, но, вспомнив абрикосовые косточки, она снова нахмурилась.

— Ты знаешь её родных, — сказал Тулин с припасённой для особых случаев улыбкой.

Он наклонился и повернул голову левым ухом к матери, как будто настроившись на долгую беседу. В юности он лазал по крыше церквушки-вагончика и, свалившись однажды оттуда, порвал барабанную перепонку. Теперь он всегда нелепо водил головой, пытаясь поймать ускользающие от него звуки.

— Ты с ума сошёл? — возмутилась Аманбеке. — Она за тебя никогда не пойдёт.

— Пойдёт как миленькая, — зло ответил Тулин. — Кто её вообще будет спрашивать? Украду, и дело с концом.

— Балам, даже если украдёшь, она сбежит через неделю.

— Ты же не сбежала от отца! — воскликнул Тулин, и голос его стал мягче. — Мама, не сбежала ведь!

— Не сбежала! — как будто сжалилась Аманбеке. — Но я-то с детства знала, что он меня украдёт, а тут такая фифа, а ты такой…

— Какой — такой? — Тулин отскочил от стены и навис над матерью. Обдал её запахом сырого мяса, колбасы и чего-то мёртвого. Пятно за спиной казалось теперь его грозной тенью. — Что я тебе вечно не нравлюсь?

— Я не хочу, чтобы ты выглядел посмешищем! И я вместе с тобой! — отрезала Аманбеке и поджала губы, словно запечатала рот изнутри.

Тулин замотал головой, как бык, и выскочил из кухни.

Хозяйство приходило в упадок. Это расстраивало Аманбеке. Некогда хороший дом безнадёжно херился. Подгнивал забор. Покосилась сарайка с беременной коровой. Бурая боялась Тулина. Будто почуяв от него запах коровьей гибели, она начинала по-звериному выть, бодаться подпиленными рогами и лягаться. Аманбеке жалела корову и сама выгоняла её по утрам в стадо и встречала вечерами. Затягивался сорняками огород. Двор и даже ржавые мужнины «Жигули», добитые Тулином, который так и не научился водить, зарастали травой. Аманбеке пригрозила кулаком девчонкам, которые выбежали из-за кустов.

— Вы где были, кукушки?

— Какали, — опередила Жанока Рстушку. — В огороде. Но мы закопали всё.

— Не кукушки, а срушки, значит. А чего не в туалете?

— Там страшно, — тихо ответила Жанока.

— Да и полный он, аже, — виновато сказала Рстушка.

Аманбеке посмотрела на темневшую в задней части двора покосившуюся будку. Тулин, как всегда, не закрыл за собой дверь, и сейчас она жалобно поскрипывала на ветру, будто выпроваживая малахитовых мух. Аманбеке ухмыльнулась. Её не пугали ни чёрная дыра, ни отсыревшие грязно-серые доски с большими щелями, ни зловоние. Но она боялась осуждения новоиспечённой снохи.

Нет, она не позволит богатой невестке смотреть на неё свысока.

— Ты куда, аже? — прокричала Рстушка в спину Аманбеке.

— Искать рабочих, кто нашу сральню откачает, — не оглядываясь, ответила Аманбеке. — Чтобы к моему приходу подмели двор. Может, хоть какая-то польза от вас будет.

Аманбеке вышла за ворота и слегка улыбнулась. Дома она сдерживалась, чтобы не показывать Тулину и щербатым девчонкам, что в глубине души одобряет сына. Она, конечно, понимала, что он не ровня той самой Айнагуль, но тут же обнадёживала себя, мол, чем чёрт не шутит.

Мысленно она уже шила свадебный наряд, покупала украшения, следила, как преображается её дом, выбирала имя для внука, а главное — давала указания снохе. И только абрикосовые косточки омрачали её фантазии. Они предсказывали одновременно свадьбу и похороны.

* * *

Айнагуль укачивала сына на руках. Плохо спавший ночью, он вцепился рано прорезавшимися зубами в материнскую грудь и беспокойно чмокал. В чепчике, с шёлковой тенью от ресниц на белых щёчках, он походил на девочку. Казалось, он ничем не напоминал своего отца.

Асхат,