отросший ноготь. Нахмурив брови, она слизала капли с пальцев и смачно причмокнула.

Айнагуль резко одёрнула футболку и сделала вдох, как будто собиралась сказать что-то важное, но Аманбеке её опередила. Она шумно развернулась и прокричала сыну, что они прямо сейчас едут обратно за ребёнком. Шла к машине, а перед глазами у неё стояли сундуки с приданым и еле живая Балжанайка, в наследство от которой молодым достанется дом.

Парню, что был за рулём, она дала указание не спускать глаз с Айнагуль. Тот недоверчиво покосился на Тулина.

— Я лучше с вами поеду, ты же водишь как попало, — сказал он.

— Булат, кто за тебя коров забивает? — спросила Аманбеке нарочито громко.

— Ну, Тулин, — ответил Булат, уже понимая, что никуда не едет.

— Вот и не вякай, а лучше присмотри за девчонкой. Молоко у тебя на губах не обсохло ещё ни со старшими спорить, ни коров забивать, — сказала Аманбеке и с важным видом уселась в кресло рядом с водителем.

Тулин завёл «Жигули» не сразу. Машина дёрнулась, заглохла, а потом как будто поддалась и нехотя всё-таки поехала. Айнагуль бросилась за ними к воротам, но Булат перехватил её за талию и оттолкнул в сторону. Она заметила кувалду у крыльца дома и бросилась к ней, но не смогла оторвать её от земли.

— Ха, ты что, озверина нажралась? Это Тулина молот, — завистливо сказал Булат и покачал большой рыжей головой. — Сильный он, как бык.

Неизвестность бурлила в животе. То Айнагуль успокаивала себя мыслью, что сынок ещё спит, то ей казалось, что он проснулся и вывалился из коляски вниз головой. Она представляла это себе, и кукольное его лицо как будто мертвело в воспоминаниях. Скудный завтрак просился наружу кислой рвотой.

Сгорбленный Булат беспорядочно шагал по двору. В серой своей одежде, с руками, сцепленными за круглой спиной, он походил на заключённого. Бубнил себе под нос, какой плохой сегодня день, какая скверная попалась девчонка…

— Ну, Тулин, водить не умеет, а за руль лезет, — всплеснул он руками и обратился к Айнагуль: — Слышь, ты, сколько время сейчас?

— Да нет у меня часов.

Булат снова заметался по двору, пиная попадавшиеся под ноги камешки.

Айнагуль тоже изнывала от нетерпения. Она в красках представляла, какая беда могла случиться с её сыном. В какой-то степени она понимала своего надзирателя: он тоже сходил с ума, представляя любимый автомобиль в неумелых руках Тулина.

Только когда послышался знакомый скрежет тормозов, Булат выпрямился и побежал открывать ворота.

«Жигули» с перекошенным бампером, будто скривившиеся от кислого, вернулись помятыми. Тулин вальяжно вышел и застыл, широко расставив ноги и скрестив ручищи на груди. Смотрел прямо в глаза Булату.

— Во что ты влепился?! — воскликнул Булат, не выдержав молчания.

— Да козёл один подрезал. Права купил, а водить не умеет.

Булат бросился осматривать и ощупывать измятый передок своего жигуля.

— Если тебя это успокоит, джипу того козла гораздо хуже досталось. Жопа всмятку просто.

— Да ты что?! — воскликнул Булат почти жалобно.

— Я на полном серьёзе тебе говорю, я не виноват, слышишь? — Тулин обошёл машину, чтобы помочь выйти Аманбеке. — Мать — свидетельница! Так что будет шибко много денег просить — не поддавайся.

— Каких ещё денег? Тулин, ты что натворил?

— Ну, за жопу. Я твой номер телефона дал этому козлине. Он должен позвонить. Да не ссы ты. Ладно, скажешь потом, сколько он запросит, дам тебе половину, но после свадьбы.

Не успела Аманбеке выйти из машины, придерживая толстый свёрток, как подскочившая Айнагуль вырвала у неё из рук спящего сына, и тот сразу захныкал.

— Ой, бай, да что ж ты хватаешь так ребёнка! — нарочито сердито сказала Аманбеке. — Спал всю дорогу, не пискнул у меня.

Когда Аманбеке вошла в дом Балжанайки, она сразу услышала крик ребёнка. Красный, с торчащим от напряжения пупком, ребёнок сразу успокоился на руках. Она всматривалась в его хорошенькое личико и думала, как теперь им поступить. Ответ как будто подсказал сам малыш: он вдруг улыбнулся, и Аманбеке увидела две белые горошины верхних зубов и щель между ними. Точь-в-точь как у Тулина.

Пока Тулин чертыхался и проклинал неожиданного ребёнка своей невесты, у Аманбеке зрел план. Её вдруг осенило, что ребёнок вовсе не помеха. Наоборот, его вполне можно выдать за сына Тулина. Схитрить и сказать, что Тулин с Айнагуль давненько якшались, а потом повздорили, что неудивительно — девка молодая и капризная. В итоге все должны остаться довольны: Тулин получает жену с приданым и сразу с сыном. А потом она родит ему ещё одного, уже родного. Айнагуль получает законного мужа. Новоиспечённые родственники…

Аманбеке задумалась, сколько денег она может занять на калым за Айнагуль.

* * *

Акын играл на домбре и воспевал достоинства новой семьи Айнагуль, родственники подходили к музыканту и бросали деньги в специальный мешок. По традиции, после этого будущей жене Тулина откроют лицо.

Как только монеты или купюры исчезали в сумке, Жанока дёргала Айнагуль за шаль, привязанную к палке, которую крепко держала обеими руками, и невеста послушно кланялась гостям. Её лицо прикрывал белоснежный платок, расшитый серебряными нитями. Сквозь него гости не могли разглядеть лица невесты, а ей не было видно, пришли ли на беташар родители.

Она представляла их чувства, когда к ним на сватовство приехали Аманбеке с Тулином. Сердитое лицо отца, наверное, перекосилось от презрения; может быть, он даже подумал, что лучше бы дочь умерла, чем породниться с забойщиком скота. Она была уверена: сколько бы Аманбеке ни назанимала денег на калым, для отца это были копейки. А вот перепуганная мать, может, втайне и обрадовалась — в конце концов, не зря же она с рождения Айнагуль копила ей приданое в сундуках: постельное белье, сервизы, бешбармачные чашки. Всё лучше, чем дочь с внебрачным сыном на шее старой бабушки.

Когда музыкант пропел имя Серикбая и Айнагуль в очередной раз поклонилась, чьи-то руки освободили её от платка. Гости удивлённо ахнули. Айнагуль разительно отличалась от местных женщин белизной кожи и золотым блеском глаз, а на фоне смуглого неказистого Тулина казалась совсем нездешней красавицей.

Обычно платок с невесты снимает мать жениха, но перед Айнагуль стоял незнакомый смуглый мужчина с выразительным горбатым носом и почти безгубым ртом. По складке этого рта, по мутно-тёмному взгляду Айнагуль поняла, что это брат Аманбеке. Он по-отцовски обнял её, неожиданно заплакал и смахнул слёзы с коричневых щёк. Подошла Аманбеке и повязала на голову Айнагуль красный платок, сшитый из остатков шёлка от своего нового платья.

Аманбеке, увязшая в долгах,