поджарый мужчина сорока лет, с проседью и бледными морщинками на смуглом лице, был прорабом на стройке, которую затеял отец Айнагуль. Привозные строители работали круглосуточно. Двухэтажный коттедж, единственный в посёлке, возводился быстро. Пока отец был в разъездах, мать целыми днями возилась на кухне. За Айнагуль никто не присматривал, и потому она чувствовала себя особенно взрослой. По хозяйству в её обязанности входило только расстилать корпе в летней кухне вокруг дастархана и разливать чай рабочим. Если матери не было рядом, бригада скалилась на молодую красавицу и на непонятном Айнагуль диалекте отпускала шутки в её сторону. Только Асхат не щерился.

Ближе к концу стройки Асхат с Айнагуль стали близки настолько, что тот мог позволить себе валяться в тени, когда остальные вкалывали на солнцепёке. Когда это заметил отец, было уже поздно — Айнагуль забеременела.

Может, оно и к лучшему, думала она про себя и гнала прочь мысли о неразделённой любви, чтобы молоко не пропало. Но чем больше она любовалась сыном, тем сильнее злилась на несостоявшегося жениха, который оказался женатым, и на родителей, что сообщили без обиняков, как следует поступить с внебрачным ребёнком. Одна только старая больная бабушка не стала отворачиваться от неё и приютила внучку с правнуком у себя в доме.

Сначала им было хорошо втроём. От внешнего мира их защищал высокий забор. Старушка присматривала за коляской, в которой под её колыбельное нытьё сопел малыш. Айнагуль занималась домашними делами да бегала в магазин или на почту за пенсией.

Потом бабушка слегла и угодила в больницу. Айнагуль не хотела показываться с малышом на людях и перестала ходить за покупками. Ей хватало припасов из погреба да молока соседской коровы. Вот и сейчас, когда сын наконец уснул, она переложила его в коляску и тихонько вышла из дома. На улице было свежо.

«Только бы не проснулся, пока я хожу!» — мысленно взмолилась Айнагуль.

Быстрым шагом до соседки идти было ровно шесть минут. Вдруг краем глаза она заметила, как незнакомая машина, стоящая поодаль, тронулась с места. Услышала треск гравия под шинами, но не придала значения. Вдруг ей на голову накинули мешок и больно стянули запястья чем-то жёстким.

Запахло перегаром и парами бензина.

— Что происходит?! — закричала Айнагуль. — Отпустите меня!

— Не рыпайся, а то рот заткнём! — прошипел мужской голос.

— Тише-тише, я женюсь на тебе, — спокойно сказал другой голос, молодой и приятный.

— У меня ребёнок есть! — выпалила Айнагуль и тут же добавила: — И муж!

— Ага, ты сейчас что угодно выдумаешь! — сказал приятный голос, надавил на затылок, заставив наклониться, и, толкнув в машину, уселся рядом. — Гони, гони.

Автомобиль набирал скорость. Айнагуль сжала длинный ключ от дома и со всей силы ударила соседа слева. Парень по-девчачьи взвизгнул, выхватил ключ и врезал ей кулаком в бок. Айнагуль заскулила.

— У меня малыш дома один! Ему полгода даже нет. Я клянусь! Пожалуйста, отпустите меня…

— Да не твой же ребёнок, зачем обманывать? — спросил грубый голос со стороны водительского кресла.

— Мой! Клянусь!

— Ну, ну! — мужчина рядом больно ущипнул за грудь.

Айнагуль сделала глубокий вдох и закричала изо всех сил. Её тут же заглушила музыка из динамиков. Она бессильно замолчала и скривила рот в плаче, но слёз не было, будто они закончились бессонной ночью вместе с молоком. Вдруг ей в ухо, перебивая казахскую попсу из колонок, запел тоненький мальчишеский голос. От неожиданности Айнагуль дёрнулась и ударилась головой об стекло.

— У айналлаин Айнагуль дома спит сыно-о-ок! — голос доносился не из колонок, а как будто отовсюду.

— Твою ж! Тулин, что за хрень? — спросил водитель и, выключив магнитолу, остановил машину.

— Тулин! Вы — Тулин? Пожалуйста! Отпустите меня, — Айнагуль вертела головой из стороны в сторону, не понимая, кто с ней говорит и кто поёт.

— Ну молодец! Ещё мою фамилию давай скажи! — буркнул Тулин и, с шумом приоткрыв дверь, в которую ворвалось мычание коров, смачно плюнул.

— А ты что хотел, до свадьбы не знакомиться?

— Да! — зло фыркнул Тулин и, ещё раз сплюнув, хлопнул дверью. — На фига ты тормознул?

— А ты не слышал его?

— Пожалуйста, пожалуйста, — причитала Айнагуль. — Отпустите к сыну! Почему я? Я даже не девственница!

— Да мне плевать, целка ты или нет. В конце концов, не в каменном веке живём. А сын? Сегодня есть, завтра нет.

Айнагуль кинулась на Тулина в надежде вцепиться в него хотя бы зубами через вонючую мешковину.

— Давай так: сиди и не рыпайся, сейчас решим, что делать. Окей? — Тулин больно сжал её горло. — Если у тебя и правда есть сын, ничего с ним не случится за пару часов.

Айнагуль затошнило, как в тот день, когда отец за шкирку тащил её делать аборт. Кивнула головой-мешком и стала молиться за сына.

* * *

Первое, что увидела Айнагуль, когда с головы сдёрнули ткань, — строгое смуглое лицо Аманбеке. В отвисших мочках отливали серебром крупные серьги-полумесяцы. Они касались засаленного воротника халата и звенели в такт её скрипучему голосу.

— Ты что наделал? — спросила Аманбеке и провела указательным пальцем по своей блестящей от пота щеке, будто размазывая слезу.

— Мам, это Айнагуль. Моя невеста, — послышался из-за спины голос Тулина, который в присутствии матери стал как будто ещё более приятным.

— Отпустите меня, пожалуйста! — Айнагуль упала в ноги Аманбеке. — У меня дома грудной малыш, совсем один.

Аманбеке подняла взгляд на сына и раздула маленькие ноздри приплюснутого носа.

— Да не, мам, врёт она, — Тулин сжал плечо Айнагуль. — Моё слово — закон. Ты должна слушаться.

Айнагуль дёрнулась от прикосновения и обернулась. Приятный молодой голос плохо вязался с этим крупным приземистым мужиком, похожим на небольшого медведя.

— Что, не ожидала? Ну так полюбуйся, какой я красавчик! — сказал Тулин и цыкнул слюной через щербинку.

— Так ты кого мне привёз? Вертихвостку или лгунью? — Аманбеке, нахмурив брови, принялась рассматривать Айнагуль. — Ты внучка Балжанайки?

— Да.

Аманбеке видела сходство девчонки с бабкой, которая в молодости была очень красивой. Ровная белая кожа, тонкие черты лица, медового цвета глаза и густые прямые волосы. Такой снохой не стыдно и хвастать. Ей-то наверняка приданое собирали с самого рождения! Она по-хозяйски задрала мятую футболку Айнагуль. Та сначала дёрнулась, но тут же замерла. Мутные глаза Аманбеке цвета кофейной жижи впились в бледные соски. Холодными руками в перстнях на каждом пальце она сжала правую грудь.

— У меня только в левой молоко осталось, — как будто извиняясь, пробормотала Айнагуль.

— Тсс, — по-змеиному прошипела Аманбеке и переключилась на левую.

С остервенением надавила на маленький бугорок. Бледно-жёлтое молозиво брызнуло на