таких вертепах. Если же вы станете жаловаться вашему посланнику и он напишет ноту федеральному правительству, самое большее, чего добьетесь, – это то, что полисмену сделают выговор, а подумайте, сколько неприятностей вы рискуете иметь из-за огласки этого дела. Не воображайте, что перед вами будут извиняться за то, что в каком-то загородном кабаке неизвестные хулиганы вас помяли и разорвали ваше платье. А уж если печать, всегда склонная к шовинизму, ухватится за этот инцидент… поверьте мне, будете жалеть о том, что заварили кашу.

– Нельзя же оставлять этого вопиющего насилия безнаказанным, – возразил атташе, вовсе не убежденный моими доводами. – Уже не говоря о том, что я не вправе скрыть такое дело. Ведь здесь затронут принцип нашей неприкосновенности – честь дипломатического корпуса…

– Громкие слова, но какая им цена? Я понимаю, что если бы вас обидели при исполнении ваших обязанностей, но в данном случае ваше официальное положение ни при чем. Ведь вы же не как атташе посольства находились в кабаке?..

– Где бы я ни был, я – атташе посольства. В Белом доме или в кабаке я – атташе посольства и не должен позволять наступать мне на ноги. Мы имеем наши права и преимущества, которые должны охранять. Здесь, в Америке, это больно часто забывается. Пора напомнить…

– Ну, смотрите, как бы это напоминание не обошлось вам слишком дорого. Помните одно: здесь, в Америке, нашему брату, дипломату, никогда не нужно ставить себя в смешное положение, но раз попал в такое положение, то надо его принимать с улыбкой на устах и самому над собой посмеяться, но никак не цепляться за свои прерогативы в разодранных штанах.

Атташе со мной не соглашался. Он не видел ничего смешного в своем положении. Есть же люди на свете, лишенные всякого юмора. Маленький атташе был переполнен чувством собственного достоинства и опирался на дипломатические прерогативы, как на каменную гору. Он в самом деле воображал, что даст урок федеральному правительству.

Мы вышли на большую дорогу. Я сел на лошадь, атташе – на велосипед, и мы направились в город.

На следующий день я уезжал во Флориду и мог только по газетам и частным письмам следить за происшествием в кабаке, принявшем размеры крупного скандала.

Атташе пожаловался посланнику. Последний вступился за него, послал ноту в Министерство иностранных дел, требовал наказания виновных. Виновным оказался один только полисмен, непочтительно обошедшийся с дипломатом. Он подвергся какому-то маленькому взысканию, которое не удовлетворило ни атташе, ни его посланника. Тем временем происшествие с атташе попало в печать. Репортеры газет, как голодные волки, набросились на него и принялись раздувать. Появились в газетах заголовки жирным шрифтом: «Дипломатический инцидент», «Недовольный атташе», «Ультиматум из-за драки в кабаке», «Нарекания на нашу полицию», «Дипломатическая неприкосновенность» и т. и. Под влиянием статей, а отчасти из-за бестактности некоторых дипломатов, общественное мнение высказалось против атташе и дипломатических привилегий вообще. Одна газета даже открыла подписку в пользу пострадавшего полисмена. Собрали крупную сумму. Полисмен мог бы поблагодарить атташе за неожиданную популярность. Наконец, заговорили послы и посланники. Оборот, который приняло дело, им не нравился. Хорошо стоять за прерогативы, но нужно знать и меру. Атташе осуждали все. На него, как на бедного Макара, все шишки валились. Даже его начальник, испугавшись размеров скандала, от него стал отбояриваться. Он даже посоветовал ему уехать в отпуск.

Словом, когда я через месяц вернулся в Вашингтон, нашел на своем столе визитную карточку атташе, на которой он написал карандашом: «До свидания где-нибудь в другом месте». В Америке он больше не появлялся.

Я слышал, что он вскоре после того оставил дипломатическую службу.

Вот какие последствия принимают иногда самые пустые приключения.

Что и говорить, сладки и приятны дипломатические прерогативы, но нужно знать, когда и как ими пользоваться.

Гостеприимство

Мы расположились у камина в большом зале нашего клуба, где обыкновенно молодежь собирается после вашингтонских обедов передохнуть и поболтать, перед тем как разойтись по домам. Разговор зашел о гостеприимстве, о том, что надо разуметь под настоящим гостеприимством. Среди нас сидел один убеленный сединами, испытанный дипломат.

– Кому и судить о гостеприимстве, – заговорил он не без авторитета, – как не нашему брату дипломату. Исколесив весь мир, побывав и в диких, и в цивилизованных странах, я составил себе понятие о гостеприимстве. Не думаю, чтобы оно вполне согласовалось с вашим представлением. Вы, например, воображаете, что, обедая, завтракая и танцуя на вашингтонских балах, вы пользуетесь широким гостеприимством американцев. На самом деле это не совсем так. Здесь в обычае приглашать иностранных дипломатов. Обед не обед, если на нем нет дипломатов. Дипломат в данном случае является необходимым атрибутом обеда, как цветы, фрукты, десерт. Зачастую дипломат приглашается не за то, что он есть на самом деле, а за то, что он представляет. А уж что касается балов, так здесь, как вы знаете, такая масса дам и в особенности барышень в свете, что местных молодых людей не хватает и на половину. Без дипломатического корпуса нельзя и бала дать. Сенаторы съезжаются в Вашингтон с многочисленными семействами, но кого мы видим из этих семейств? Только жен и дочерей, а сыновья все или в школах, университетах, или работают где-нибудь в больших центрах банковых или мануфактурных. Таким образом, господа, выходит, что вы – холостая молодежь – необходимый элемент местной светской жизни. Вы, так сказать, тот партнер, который нужен для бриджа, без которого нет партии. Американцы это отлично сознают. Еще недавно одна из самых «гостеприимных» вашингтонских хозяек, узнав о том, что в моем посольстве открылась вакансия секретаря, так откровенно мне и выложила: «Пожалуйста, напишите в ваше министерство, чтобы ни в каком случае не присылали женатого секретаря. Нам с женатыми нечего делать; одна возня – лишняя женщина, у нас и так их слишком много…»

Таким образом, вы видите сами, что спрос на вас объясняется местными условиями светской жизни, а гостеприимство здесь ни при чем. Я, однако, не отрицаю, что американцы – народ гостеприимный, но совсем не в том смысле, как вы на это смотрите.

– Что же вы называете гостеприимством? – спросили мы старого дипломата.

– Настоящее гостеприимство, по-моему, должно быть без всякого интереса, совершенно бескорыстное. Американские обеды не подходят под эту рубрику. В них чувствуется какой-то молчаливый договор между хозяином и гостем, договор, основанный на принципе – do ut des. Хозяин открывает свой дом и поставляет угощения, а гость расплачивается, так сказать, своей персоной, своим положением, знанием или личными качествами и салонными талантами. Это не есть настоящее гостеприимство. – Дипломат отхлебнул из стоящего перед ним стакана, закурил сигару и продолжал: – Когда я был молод, как вы, вопрос этот – где