целовали руку хозяину, обнимали хозяйку, доверчиво подступали ко мне и исчезали. На конце длинного стола появился дымящийся самовар, и та самая полная особа, которую я принял за экономку или гувернантку, священнодействовала, разливая чай…

И долго еще мы сидели и болтали непринужденно, как будто друг друга знали давно. Два раза я вставал, но меня не пускали.

– Куда вы?.. Так рано… Да подождите… посидите…

Когда я, наконец, окончательно собрался уходить, вся семья вышла за мною в переднюю.

– Ну, вот, – сказала хозяйка, – теперь-то, что вы знаете дорогу к нам, надеюсь, будете часто заходить. Мы всегда в обеденное время дома.

Вот это я называю настоящим гостеприимством, – воскликнул старый дипломат, – гостеприимство без всякой задней мысли, без какого-либо расчета… Гостеприимство, так сказать, от души… Все остальное – банкеты, званые завтраки и обеды, дипломатические приемы и т. и. – не что иное, как различные проявления официальной или светской жизни… все это только условия взаимных обязательств, добровольно принятых на себя обществом и официальным миром, но не гостеприимство в своей чистой идеальной патриархальной форме…

Закон Линча

На балу холостяков – самый веселый бал вашингтонского сезона – ко мне подходит итальянский посланник.

– Скажите, – говорит он, – кто эта прелестная барышня, с которой вы только что танцевали?

– Ее зовут мисс Линч, – отвечаю я, – она не здешняя. Приехала из Ричмонда на сегодняшний вечер.

– Мисс Линч? Вы сказали, мисс Линч? Пожалуйста, представьте меня мисс Линч.

– С большим удовольствием. Вы мне даже окажете услугу, если пригласите ее танцевать. Мисс Линч почти никого не знает в Вашингтоне.

Я был одним из распорядителей на балу холостяков и сокрушался, видя преобладание женского элемента на наших балах.

Через минуту состоялось знакомство.

– Счастлив, очень счастлив с вами познакомиться, – рассыпался старый дипломат перед хорошенькой американкой, – давно искал случая представиться вашему отцу. Надеюсь, вы меня познакомите с ним…

Мисс Линч несколько смутилась.

– У меня нет отца, – сказала она, – я сирота.

Дипломат сделал удивленное лицо.

– Простите, я думал, что вы дочь верховного судьи Соединенных Штатов.

Присутствующие посмеялись, посланник считался очень остроумным, но мне показалось, что шутка его была неуместная и не понравилась мисс Линч. Она, однако, мило улыбнулась и, погрозив ему пальчиком, произнесла:

– Подождите, господин посланник, придет день, когда судья Линч и до вас доберется… Он постоит за свою дочь и ответит на вашу насмешку…

Как нарочно, не прошло и недели со времени бала холостяков, как в Новом Орлеане были линчированы одиннадцать итальянцев. Происшествие это произвело громадное впечатление как в Америке, так и в Италии.

Возбуждение было большое в Италии против американцев, в Америке против итальянцев. Печать и там и тут подливала масла в огонь.

В кратких словах вот сущность дела. Население итальянцев, весьма значительное в Новом Орлеане, давало не мало работы местной полиции. Борьба против злоумышленников затруднялась в особенности вследствие существования тайного общества мафии, покрывавшего злодеев и скрывавшего все концы в воду. Начальник местной полиции Генесси, человек энергичный и ловкий, изучил и выследил все тайны мафии и намеревался наложить свою мощную руку на главарей этой преступной организации. В один прекрасный вечер кто-то из-за угла убивает его на улице. Подозрения падают, разумеется, на итальянцев. Нескольких человек арестуют, судят.

Недостаток ли улик и доказательств или какие другие причины, воздействовавшие на присяжных, которых итальянцы стращали подобной же местью, привели к довольно неожиданному в Америке результату: итальянцев оправдали. На другой же день на одной из площадей Нового Орлеана собрался многочисленный митинг. Один из пожилых граждан города, некто Паттерсон, произносит речь, в которой горячо порицает «позорное дело» – оправдание убийц доблестного Генесси.

– Я не хочу ни имени, ни славы, – говорит Паттерсон, – я простой американский гражданин и желаю исполнить свой долг в данном случае.

– Принести ли нам наши ружья? – спрашивают его из толпы.

– Да, да, – отвечает Паттерсон, – идите за вашими ружьями и соберетесь в сквере Конго.

Его слова приветствуются громом аплодисментов, и через полчаса вооруженная толпа в большом порядке движется по направлению к тюрьме. Без большого сопротивления толпа проникает в тюрьму, находит итальянцев, которые после оправдания были спрятаны на женской половине из опасения линча. В несколько минут – одиннадцать жертв: одни итальянцы повешены, другие прострелены множеством пуль. Затем порядок вскоре снова восстановляется.

Новоорлеанская катастрофа породила большое дипломатическое затруднение между Соединенными Штатами и Италией.

Под первым впечатлением тогдашний американский министр иностранных дел Блэн телеграфировал господину Никольсу, губернатору Луизианы, что президент чрезвычайно недоволен и признает этот случай линча непростительным, но, по мере того, как общество и пресса – все в один голос высказались одобрительно в пользу линчистов, Блэн изменил свой взгляд. Обострившиеся отношения с Италией привели к полному разрыву. Ничего другого не оставалось, как отозвать посланника из Вашингтона. Так и случилось. Барон Фава, – как говорится на дипломатическом языке, – потребовал свои паспорта.

В день его отъезда мы все, дипломатический корпус, собрались на вокзале, чтобы с ним проститься.

Послы и посланники стояли вокруг отъезжающего несколько смущенные, не зная, что сказать. Всех больше был смущен итальянский посланник, хоть он и хорохорился, что очень счастлив вернуться домой, куда ему во всяком случае нужно было приехать по разным делам.

Это не было искренно. На самом деле посланник вовсе не собирался домой и, если бы не этот злополучный случай линча, продолжал бы порхать в вашингтонских салонах. Внезапный отъезд ему еще тем более был неприятен, что он не был уверен, как его примет маркиз Рудини, тогдашний итальянский премьер, получит ли он другое место или останется за штатом. Так как посланник был довольно зрелых лет, всего больше он опасался, что министерство использует инцидент новоорлеанского линча, чтобы просто-напросто выставить его в отставку.

Перед самым отходом поезда посланнику подали телеграмму. Он нервно распечатал ее, и на лице его выразилось недоумение. Протянул мне измятую бумажку.

– Это, кажется, ваша протеже, Боткин? – спросил он меня.

Я прочел: «Счастливого пути и скорого возвращения. Вирджиния Линч».

– Да, – сказал я, – это та самая барышня, с которой вы познакомились на балу холостяков.

Все вспомнили шутку посланника и ответ мисс Линч, но никто не обмолвился. Наступило неловкое молчание.

– Будем надеяться, – сказал я, – что любезное пожелание мисс Линч вскоре осуществится.

– Да, да, – заговорили в один голос дипломаты, – скорого и счастливого возвращения…

Но на самом деле никто не надеялся, что старый дипломат вернется в Вашингтон, и всякий в тайнике души радовался, что не с ним самим произошла эта катастрофа.

Поезд тронулся.

– Прощайте!.. Нет, до свидания, до свидания, до свидания…

Вирджиния Линч оказалась хорошим пророком. С отъездом итальянского посланника из Америки и американского из Италии напряженное настроение сразу упало. Все успокоились, и о линче в газетах не было больше и помину.

Через шесть месяцев итальянский посланник был уже обратно в Вашингтоне. Он вернулся из Рима, торжествующий, словно одержал