лысиной, второй с длинными волнистыми каштановым волосами, собранными в тугой хвост, оба в тёмных солнцезащитных очках и дорогущих костюмах коричневого цвета и кристально белых, почти накрахмаленных рубашках. Нам с Олегом вывернули чуть ли все карманы, проверили металлоискателем. Всё было, как положено, но мне показалось, что я и Вишний стали героями какого-то боевика, которые пытаются штурмовать здание. Один из охранников по рации передал, видимо, секретарю, чтобы та ожидала гостей в нашем лице и доложила о нашем визите Павлу Юрьевичу.

Мы поднимались на второй этаж по широкой деревянной лестнице из тёмного дуба, я вёл рукой по лакированной глади резного перила, всматривался в очаровательные балясины в виде каких-то узорчатых цветов и вспомнил о Веронике: она всегда любила эстетическую архитектуру, необычные элементы и решения в интерьере, особенно пронизанные эпохой прошлых столетий. На втором этаже располагался святая святых — кабинет самого Юрьевича, а при нём уютный полуосвещённый холл. За высоким ресепшеном всё из того же тёмного дуба, декорированного резьбой в виде цветов с редкими вставками позолоченных лепестков, сидела едва заметная секретарша. Это была особа преклонного возраста, на вид — лет под пятьдесят, в серебристом приталенном пиджаке с глубоким вырезом, застёгнутым на три массивные овальные пуговицы-камеи бордово-фиолетового цвета с изображением женщины в профиль, с пышной причёской из накрученных-начёсанных пшеничных волос, словно секретарша только что вышла из парикмахерского салона 80-х годов, в очках, держащихся на цепочке из чёрных блестящих камней, с толстой малиновой роговой оправой и с объёмными стёклами. Секретарша быстро что-то печатала своими уже немолодыми, но вполне ухоженными костлявыми худыми пальчиками с длинными овальными ногтями с классическим французским маникюром с золотым кольцом с той же камеей, что на пуговицах пиджака. Едва нас завидев, секретарша одела свои очки на переносицу прямого острого носика, сердито-серьёзно сверкнула в нашу сторону своими тёмно-карими глазами, что-то еле слышно сказала, то ли сама себе, то ли доложила Паше, что мы прибыли. Вот у Павла сразу видно на лицо: секретаршу брал по уму, а не по… молодым и незатейливым формам со смазливым личиком. Мне вообще тогда с каждой минутой всё больше и больше становилось завидно Баршаю. Слегка выглянув из-за ресепшена, секретарша предложила нам чай/кофе, и получив отказ, усадила нас с Олегом ждать на мягкий бархатный диванчик болотного цвета, расшитый круглыми пуговицами, обтянутыми золотистой тканью, с широкими подлокотниками, перетянутыми той же тканью, что и пуговицы. Минут десять мы втроём сидели в полной тишине, в полуосвещённом холле, и в итоге весь мой душевный запал поутих. Я даже от такой тёплой и обволакивающей обстановки начал засыпать. Вишня же наоборот нервно тарабанил пальцами по своему мобильному, то и дело, проверяя, сколько времени мы уже ждём. Наконец дверь священного кабинета отворилась, и царившую тишину нарушил сердитый голос Паши:

— Марта, кофе, побыстрее. И неси все документы на подпись. Господа, проходите. — Последнюю фразу с недовольством Павел Юрьевич обратил уже незримо к нам.

Вот этот недовольный тон, собственно, и напомнил мне, зачем мы так с Олегом торопились навестить моего старого друга. А то я уже размяк, расслабился, пока мы ждали, что чуть всё не забыл. В голове звонким эхом пронеслось: «Алексей Владимирович, и ещё, знаете, мне удивительное сообщение от Анжелики Романовны на телефон пришло: «Баршай убийца».».

Павел сидел в дорогущем пиджаке благородного изумрудного цвета, расшитом каким-то орнаментом в восточном стиле с серебряными нитями. Его чёрно-русые волосы неизменно волнами до плеч были уложены гелем, а широкая золотая цепочка спадала в вырез тёмно-фиолетовой атласной рубашки, напоминая о принадлежности к лихим 90-м годам.

— Здравствуй, дорогой! Здравствуй, Паша! Расскажешь нам, почему ты убил мою жену? — Я сказал это неожиданно даже для самого себя. Баршай от моих слов сначала опешил, а потом заливисто засмеялся.

— Здравствуй, Алёшенька! Может, тебе коньячку налить или виски? Ты из ума выжил, старик?

— А вы бы, Павел Юрьевич, не лишились рассудка, убей кто-нибудь вашу Анжелу? — Вишня пытался меня как-то оправдать и защитить. Но более он потом не сказал ни слова, оставаясь сторонним наблюдателем. Говорили лишь мы с Пашей.

— Господи, стал бы кто руки марать, убивая эту идиотку. Алексей, мои тебе соболезнования. Очень жаль Никушу. Эх, она была светлым человеком. Пусть земля ей будет пухом. Есть какие-то сдвиги в расследовании?

— Да, Паша, спасибо. Расследование продвигается. Вот, появился новый подозреваемый. Моей помощнице по хозяйству Береславе твоя Анжелика написала, что ты и есть убийца.

— Круто! Что скажешь?! Пару минут, подождите.

И Павел вышел из кабинета. Пара минут уже давно прошла, а Баршая всё не было. Вишний весь искрутился в кожаном кресле, то проверяя снова время на телефоне, то прислушиваясь к звукам за дверью, то глядя с тревогой на меня. Через пятнадцать минут мы услышали шаги Паши и странный цокот или скрежет каблуков, словно кто-то с силой тащит по полу кого-то на каблуках. Мой друг злобно втолкнул в кабинет нечто… И этим нечто оказалась Анжела. Такой, мне кажется, её даже в молодости не видели: губа разбита, под глазом расплылся синяк разных цветов, нарощенные пушистые ресницы изрядно поредели, ещё недавно жгуче чёрные волнистые длинные волосы были будто клоками вырваны и местами что ли седыми, а бездонно-синие глаза поблекли и наполнились слезами, лишь с одеждой у этой знойной красотки был порядок. Я обалдел и потерял дар речи. А Баршай плеснул себе в бокал коньяку и в бешенстве заговорил.

Глава 14

— Полюбуйтесь на неё! Шалава! Ладно, Лёха, она с тобой кувыркалась. Ты не понял ведь, с кем в постель лёг. Я в курсе, претензий к тебе не имею. Но нет, ей же всё было мало! Дура! Нашла, с кем связаться. Тебя ведь убить могли, если бы охрана не подоспела! Я же всё для тебя, я же любил тебя! Чего тебе не хватало?!

— Пашенька, родненький, миленький! Я больше не буду ходить налево, честно-честно! Обещаю! Всё же хорошо закончилось, не переживай так! — И Анжелика Романовна, прихрамывая, подошла к Паше, обняла его и начала целовать, орошая своими слезами и совершенно не стесняясь нас с Олегом.

— Анжела Кожедуб, хватит ломать комедию. Не знаю, чем тебе полили волосы, а у меня мои чуть реально не поседели от страха. А я, детка, думал, что меня уже ничем не испугать. Давай, рассказывай гостям, кто тебя так разукрасил, и где твой телефон заодно поведай. И сядь уже, нечего тут перед нами трястись, как подстреленная лань.

Анжелика послушно села, но на край