В сентябре дела поправились (не исключено, после вмешательства императрицы – Потемкина уже не было в живых). Самойлович получил не столь уж маленький пост: ему было поручено организовать карантинное дело все в том же Екатеринославе. Как свидетельствуют сохранившиеся отчеты, только за 1800 год доктор совершил 29 служебных поездок общей протяженностью в 29 тысяч верст. А еще в 1796 году он получил-таки орден Святого Владимира, к которому до того безуспешно представлялся дважды за десять лет.

В то время было принято без церемоний сжигать большие и малые «зачумленные» торговые суда, приходившие в русские порты (хорошо еще, предварительно сняв и отправив в карантин команду). Самойлович эту практику поломал. Когда на трехмачтовом греческом корабле с товарами на 40 000 рублей обнаружили чуму, Самойлович предложил подвергнуть судно и груз обеззараживанию. Его и провела команда из четырех человек, одетых в специальную обувь, балахоны и рукавицы, густо смазанные дегтем. Потом на борт поднялся сам Самойлович и после тщательного осмотра разрешил кораблю плыть дальше. В 1803 году он подробно описал эти события в своей четвертой книге о чуме. В 1800 году карантинную службу реорганизовали, и Самойлович получил повышение: стал в Николаеве руководить медицинской управой, занимавшейся всеми медицинскими делами Черноморского флота. Пользуясь тем, что в Николаевском штурманском училище была хорошая типография, именно там Самойлович в 1802 году издал второй и четвертый тома своего классического труда о чуме (после этого его труды будут изданы только спустя почти сто пятьдесят лет, в 1849 и 1952 годах). В 1803 году Самойлович в письме к императору Александру I предложил созвать международный конгресс с участием ученых Вены, Парижа, Берлина, Лондона и Мадрида для обмена опытом и выработки рекомендаций по борьбе с чумой. Письмо осталось без последствий.

Умер Самойлович в 1805 году. Никак нельзя сказать, что его жизнь и профессиональная карьера не удались – в отличие от Постникова, вместо медицины вынужденного заниматься совершенно другими делами, Самойлович написал немало трудов, десятки лет работал как практик. Правда, как порой случается, штатский полковник и кавалер ордена Святого Владимира получил гораздо больше признания за рубежом, чем на родине, многие соотечественники попросту не оценили по достоинству его работ – очень уж новаторскими и смелыми были иные его идеи, слишком откровенно и прямо он критиковал медиков, защищавших устаревшие взгляды, да и с той самой «немецкой медицинской мафией», распрекрасным образом сохранившейся и в его время, особенно не церемонился, за что получил нешуточную долю недоброжелательства и интриг.

И все равно Самойлович вошел в историю медицины и микробиологии как один из первых «охотников» за возбудителем чумы. Смело можно сказать следующее: он сделал все, что позволял уровень медицины того времени. До более серьезных успехов в борьбе с возбудителями всевозможной заразы (к которым причастны и русские врачи) оставались долгие десятилетия…

Пусть и короткая, но она расскажет об очень интересном человеке, враче, оставшемся в истории медицины благодаря не долгой практической работе, а самому настоящему открытию.

Александр Шумлянский родился на Полтавщине в 1748 году. Закончив Киевскую академию, изучил медицину, но поступил поначалу переводчиком в Московский государственный архив. Однако в 1766 году стал лекарем в Санкт-Петербургском генеральном госпитале, а годом спустя отправлен в Страсбург изучать акушерское дело. Прослушав курс акушерства в Марбурге и сдав экзамен в медицинской коллегии, получил право практиковать в России и был назначен профессором в Санкт-Петербургский медико-хирургический институт. Однако его главные интересы, как выяснилось, лежали в другой области. Пройдя еще один курс наук, на сей раз в Страсбурге, там же в 1782 году защитил диссертацию «О строении почек». Прекрасно умевший работать с микроскопом, Шумлянский первым подробно описал строение почки и ее главную функциональную часть: сосудистый клубочек, отфильтровывавший мочу из крови, – с тех пор именуемый «капсулой Шумлянского».

Занятия акушерским делом он не оставил. Именно ему была посвящена диссертация Шумлянского, за которую он в 1783 году все в том же Страсбурге был удостоен степени доктора медицины и хирургии. На протяжении всей первой половины XIX века она несколько раз переиздавалась в Европе и цитировалась во множестве научных работ европейских медиков.

В 1785–1786 годах Шумлянский изучал за границей постановку медицинского образования, вернувшись на родину, участвовал в разработке проекта преобразования в России госпитальных школ в медико-хирургические училища. Потом преподавал акушерство, патологию и терапию в ряде учебных медицинских заведений в Москве. Одним словом, сделал для медицины немало, но, повторяю, в истории остался в первую очередь как врач, впервые описавший «капсулы Шумлянского», – это было открытие.

Правда, через несколько десятилетий у него объявился, если можно так выразиться, соавтор. Через 60 лет «клубочки» вторично «переоткрыл» европейский врач Боумен и ухитрился так подсуетиться (благолепнее говоря, пропиариться), что за рубежом до сих пор именуют клубочки «капсулами Шумлянского-Боумена». Давненько уже за европейскими учеными водится милая привычка – примазываться к открытиям русских (как с этим обстояло в технике, я подробно расскажу в следующей книге о знаменитых русских инженерах и изобретателях). Впрочем, иногда иные европейские «первооткрыватели» с восхитительной небрежностью игнорировали и работы своих же земляков-предшественников (самый яркий пример – Дженнер).

Приоритет, тем не менее, благодаря Шумлянскому остается за Россией, и оспаривать этот факт невозможно.

Особое место среди врачей первой половины XIX века занимает Данило Михайлович Велланский, поскольку именно он стал первым в России врачом-философом. Его влияние выходило далеко за пределы физиологии и медицины, отразилось на общем ходе развития тогдашней философской мысли, распространившись и в Санкт-Петербурге, и в Москве. Будучи знаком с поэтом и воспитателем царских детей Жуковским, он обсуждал с ним устройство во дворце класса философии, говоря: «Счастливы народы, где философы царствуют, а цари философствуют». Однако император Николай I, должно быть, придерживался иного мнения – и класс так и не был открыт, что на научную репутацию и влияние Велланского ничуть не повлияло – в свое время кружок представителей московских интеллектуалов предложил ему 20 000 рублей за прочтение двадцати лекций. В истории частенько встречаются любопытные совпадения. Велланский, как и Постников, был при крещении наречен Данило. Как и Постников, происходил из Черниговской губернии. Вот только его отец стоял гораздо ниже на общественной лестнице, чем предки Постникова, – был простым кожевником, не имевшим возможности дать детям хоть какое-то образование. Да и фамилия его (соответственно, и мальчика Данилки) была Кавунник, за что Данилка, надо полагать, вытерпел немало насмешек от сверстников (кавун на украинском – арбуз).