оборвать. Я привыкаю, я влюбляюсь. Да, именно влюбляюсь, то чувство, которое мне не знакомо, оно уже внутри меня, словно вирус. Хочу быть рядом, хочу быть как можно ближе, но этому не бывать.

Не бывать, не потому, что я не хочу, я очень хочу. Слишком много слова «хочу». Но что я могу дать такому мужчина? Хреновое прошлое и непонятное будущее? Я даже внятно не могу сказать про свое здоровье. Предохраняюсь ли я? Да я не уверена, что смогу ли вообще забеременеть. После того случая стало не до здоровья, доктор говорил, всё поправимо, надо подлечиться, но я просто забила.

Я знаю таких, как Егор, очень часто встречала мужчин, имеющих деньги и власть, рядом с мужем. На них дорогие костюмы, рядом с ними дорогие любовницы или жены, как аксессуар, я была именно такой, точнее, таким аксессуаром, без мозгов, но в бриллиантах.

Хотя не уверена, есть ли они сейчас, скорее больше жизненного опыта, я точно не пропаду и не умру с голоду. Я бралась за любую работу, жаль, что не по специальности, я любила её, но так и не пришлось поработать. Толя считал, что его жена не должна работать, а уж тем более какой-то там медсестрой, ставить уколы, мерить температуру. Смех, да и только!

— Вера, открой! — стук в дверь. — Я все равно не уйду, хоть ты этого и ждёшь. Открой дверь или я её вышибу!

Глава 18

Егор

Ушла и заперлась, чертов кретин. Я должен был думать о защите, а не девочка. Мне же сорвало напрочь все тормоза. Когда она так открыто встала передо мной на колени и взяла в свой сладкий ротик мой член, я чувствовал себя рыбой, выброшенной на берег. Мне не хватало воздуха.

Она не играла, не пыталась удивить и поразить, я видел по её глазам, она этого хотела сама. Сейчас. Именно так. Жадно. Откровенно. И всё, меня сорвало. Что было потом — это яркие вспышки.

Вера так нежно потом поглаживала меня по спине и перебирала волосы на затылке. Мне хотелось мурчать, как домашний котенок, прирученный, сытый, и около своей хозяйки.

Вода стихает, дверь открывается. Вера стоит, завернутая в полотенце, глаза красны, снова плакала, а мне, как укол в сердце, её слезы. Подхожу — не смотрит, вытираю руками капли на плечах, что стекли с мокрых волос.

— Прости меня, — еще ближе, обнимаю, такую горячую, крепко. — Прости, Вер, я не мастер красивых слов, да и не знаю их. Не могу объяснить, что происходит со мной, таких эмоций у меня не было никогда, хотя, как видишь, я взрослый дяденька.

— Я хочу уехать утром, — Вера режет, словно по живому.

— Нет, ты никуда не уедешь, — закипаю от её упрямства. — Я тебе пытаюсь объяснить… да чёрт, что с тобой? Вера, посмотри на меня! Ты, то обжигаешь меня своим огнем и страстью, то ставишь на место холодностью и желанием убежать. От чего ты бежишь, Вера?

Стоит, молчит, но обнимает меня в ответ. Словно маленькая девочка, запуталась, заблудилась, не знает куда идти. Такая родная.

— Звонил Глеб, утром надо срочно уехать в город, отдохни час и собирайся, поедешь с нами. И это не значит, что я тебя отпускаю, будешь на глазах, — смотрит уже на меня, личико чистое, без косметики, ей точно не больше двадцати пяти. От чего тогда в паспорте все тридцать три? Ну, с этим мы еще разберемся, как и со шрамами на животе, думала, не замечаю их, глупышка.

Её губы такие мягкие, накрываю своими, целую нежно и медленно. Пробуя на вкус, снова и снова, без напора и силы. Как тягучий сладкий сироп, желание разливается по моему телу. Вера отвечает, тоже медленно и нежно, тихо стонет, касается моего языка своим.

Отрываюсь первым. Не время, иначе снова сорвет все тормоза. С ней всегда так, накрывает и рвет преграды.

— Почти утро, через два часа я зайду.

Ухожу, хотя, чертовски хочется остаться. Взять её прямо там, в узкой ванной, прислонить к стене, сорвать полотенце, сжать упругую грудь с таким острыми сосками, и войти на всю длину, до упора, до её крика. Озабоченный маньяк!

* * *

Едем в полной тишине. Слышно, как по мерзлому асфальту шуршат шипованные шины. В салоне тепло, Вера сидит на заднем сидении, кутается в пальто и смотрит в окно.

— Почему ты одета не по погоде? — она даже не оборачивается, будто не слышит вопрос.

— Не было времени купить, — отвечает сухо.

Глеб за рулем, хочет разглядеть её в зеркало заднего вида, но там ничего не видно, и только с силой сжимает руль. Меня удивляет такая его неприязнь, вдруг вспыхнувшая к девушке. Я считал, что она ему симпатична. Как же та их посиделка, вино и одинокая роза. У меня чуть крыша не поехала тогда от ревности.

— Спроси, откуда она взялась такая, в осеннем пальтишке, в нашем-то морозном краю?

— Морозов, уймись, я обещал тебе втащить ещё, помнишь, да?

— Как же, тут забудешь, — плотно сжимает губы и рукой накрывает левое ребро.

— Что там с Романовым произошло на самом деле? Давай подробнее, — меняю тему, нет ни малейшего желания обсуждать с ним Веру.

— Убит двумя выстрелами в упор в городской квартире на Ленина. Время смерти не установлено, информация будет позже. Его обнаружила приходящая горничная, вчера в обед, дверь была закрыта, всё тихо и чисто. Нашла хозяина в спальне, лежал в кровати уже мертвый и остывший. Господин Романов в этот вечер был один, со слов консьержа никто к нему не приходил. Камеры на парковке и в подъезде пишут всего сутки, потом по новой, так что по ним ничего.

— Хреновые дела, Глеб, очень хреновые. Что по баллонам с газом в доме?

— Ничего пока, ищем.

— Что-то плохо ищешь, Глеб, только девочку стращаешь, под замок сажаешь, обещаешь расправу, да кулаками машешь.

— Я больше к ней не полезу, разбирайся с ней сам. Я смотрю, у вас всё прекрасно. Только не забудь, что я предупреждал тебя, как друга предупреждал.

— Всё, прекрати, — обрываю Глеба, сам оборачиваюсь, смотрю на Веру. Она все так же сидит, уткнувшись носом в мой широкий шарф, который я натянул на неё. Как воробушек в этом пальто.

— Заедем в магазин и