Запрыгнув на сцену, я подхожу к микрофону и регулирую высоту стойки. Кроме Лейк, никто из присутствующих не поймет, о чем идет речь в моем стихотворении, – оно предназначено только для нее.

– Я прочту вам стихотворение под названием «Точка возврата»… – начинаю я.

Софиты слепят глаза. Я не вижу Лейк, но уверен, что она улыбается. Я не спешу. Хочется читать медленно, чтобы она хорошо расслышала каждое слово.

Двадцать два часа до начала нашей войны.

Схватки конечностей,

и губ,

и ладоней…

Точка возврата

перестанет существовать,

когда обе стороны наконец

выкинут белый флаг.

О, сколько раз я терпел поражение…

Или это ты столько раз побеждала?

Уже пятьдесят девять недель мы играем в эту игру,

и, по-моему,

пока что счет

ноль —

ноль.

Двадцать два часа до начала нашей войны.

Схватки конечностей,

и губ,

и ладоней…

Неужели можно не останавливаться

в точке возврата?

С неба душевыми потоками

прольется вода,

А потом разорвутся бомбы и раздастся пушечный

залп. И тогда мы с тобой упадем на землю.

До начала битвы, до начала войны…

Хочу, чтобы ты знала:

я мог бы ждать тебя еще пятьдесят девять недель.

Сколько угодно, лишь бы дать тебе выиграть.

Я готов останавливаться в точке

возврата

снова, и снова,

и снова.

Я отхожу от микрофона и спускаюсь со сцены, но не успеваю дойти и до середины зала, как Лейк бросается мне на шею, целует меня и шепчет:

– Спасибо.

Мы возвращаемся за столик.

– Предупреждать надо, Уилл! – закатывает глаза Колдер. – Мы могли бы спрятаться в туалете, если что!

– А по-моему, было очень здорово! – возражает Кирстен.

Уже девять часов, скоро начнется второй раунд.

– Поехали, ребята, вам же завтра в школу, – говорю я, и они с недовольными стонами начинают собираться.

* * *

Мы возвращаемся, и дети сразу идут по домам, а мы с Лейк еще долго обнимаемся во дворе. С каждым днем мне становится все сложнее расставаться с ней по вечерам и засыпать, зная, что она всего в нескольких десятках метров от меня. Каждую ночь мне приходится прикладывать титанические усилия, чтобы не написать ей и не позвать ее к себе в постель. Мы сдержали данное Джулии слово, поэтому мне кажется, что после завтрашней ночи нас уже ничто не остановит… Ну разве что наши попытки являть собой пример для подражания Келу и Колдеру, но это вопрос решаемый…

Мои руки скользят ей под рубашку. Лейк дергается и пытается увернуться:

– Перестань! У тебя руки холодные! – смеется она.

– Знаю, – киваю я и обнимаю ее еще крепче. – Поэтому стой спокойно, чтобы я мог их немножко согреть.

Я глажу ее под рубашкой, стараясь не поддаваться грезам о завтрашней ночи. Это практически невозможно, поэтому я убираю руки и просто обнимаю ее.

– Какую новость ты хочешь услышать первой? Плохую или хорошую? – спрашиваю я.

– Куда ты хочешь, чтобы я тебе двинула: по лицу или по яйцам? – задиристо отвечает она вопросом на вопрос.

– Бабушка с дедушкой волнуются, что мальчикам у них будет скучно, – смеясь, начинаю я, на всякий случай готовясь прикрыть рукой потенциальную мишень, – поэтому просят оставить их у меня дома. А вот и хорошая новость: мы не можем остаться у тебя, поэтому я забронировал номер в отеле в Детройте на две ночи.

– Ну и где тут плохая новость? Только зря напугал!

– Просто я подумал, что тебе не очень хочется встречаться с моей бабушкой, – знаю, как ты к ней относишься…

– Перестань, Уилл! – хмурится Лейк. – Ты прекрасно понимаешь, что дело совсем не в том, как я к ней отношусь. Это она меня терпеть не может!

– Вот и неправда! Просто она за меня волнуется, – заверяю ее я и целую за ухом.

– Кстати, это ты виноват, что я ей не нравлюсь.

Я пораженно отстраняюсь:

– Это чем же?

– Помнишь твой выпускной? Помнишь, что ты сказал, когда мы с ней познакомились?

Если честно, не помню. Вообще понятия не имею, о чем она. Ни малейшего.

– Уилл, мы же оторваться друг от друга не могли. Когда после вручения дипломов мы пошли в ресторан, ты и слова за весь вечер не произнес, потому что мы все время целовались. Твоей бабушке это совершенно не понравилось! А когда она спросила, как давно мы с тобой встречаемся, ты ответил: восемнадцать часов! И как ты думаешь, кем она должна меня считать после этого?

Да-да, припоминаю… Ужин тогда удался на славу. Я так радовался, что больше не надо скрывать наши отношения, что и правда не отпускал от себя Лейк ни на секунду…

– Но это же правда… Официально мы с тобой встречались ровно восемнадцать часов.

– Она считает меня потаскушкой, Уилл! – отталкивает меня Лейк. – Я не знаю, куда деться от стыда!

– Ну, пока у нее никаких оснований так думать, – дразню я ее, снова целуя за ухом.

– Все, никаких больше глупостей в ближайшие двадцать четыре часа! – ударив себя кулаком в грудь, со смехом клянется она и уходит в сторону своего дома.

– В ближайшие двадцать один час! – кричу я ей вслед.

Лейк заходит в дом и закрывает за собой дверь, даже не поцеловав меня на ночь. Ну уж нет, не позволю, чтобы последнее слово осталось за ней! Бегу к двери, влетаю в дом, вытаскиваю Лейк на крыльцо, прижимаю к стене и, глядя ей в глаза, приникаю к ней всем телом. Она пытается делать вид, что злится, но в уголках губ играет улыбка. Наши пальцы переплетаются, я поднимаю руки вверх и тоже прижимаю их к стене.

– Слушай меня внимательно, – шепчу я, не сводя с нее глаз. Она слушает. Ей нравится, когда я так себя веду. – Не смей брать с собой никаких вещей! – продолжаю я. – Оденься точно так же, как в прошлую пятницу. Надеюсь, ты еще не выкинула ту жуткую рубашку?

Лейк улыбается и кивает. Не думаю, что сейчас она смогла бы что-нибудь произнести вслух, даже если бы захотела.

– Отлично. Тебе не разрешается брать с собой никаких вещей, кроме тех, что будут на тебе: никакой одежды, никакой пижамы – ничего! Встретимся у меня дома в семь вечера. Поняла?