Он опускает глаза, и на мимолетную секунду я вижу, как волна сожаления захлестывает его, полностью подавляя. Хотя все прошло быстрее, чем пришло, его способность маскировать свои эмоции не похожа ни на чью другую.

— Я понимаю, — говорит он, его тон формальный и прямой, а не тот, к которому я привыкла, разговаривая с этими парнями. Обычно они предпочитают немного игры разума в своей болтовне. В конце концов, что интересного в нормальном разговоре, если они не заставляют девушку наложить в штаны, даже не дойдя до вопроса "Как дела?"

— Я здесь не для того, чтобы просить прощения. Я знаю, что это не то, что дается легко. Тебе придется научиться снова доверять мне, верить, что у меня хорошие намерения, когда дело касается тебя, и я понимаю, что, возможно, буду пытаться заслужить это доверие всю оставшуюся жизнь.

— Не задерживай дыхание, — говорю я ему, и мое тело постепенно начинает расслабляться, хотя я, конечно, сохраняю дистанцию. — Хотя, если подумать, может, тебе и следовало бы.

Роман просто смотрит на меня, нисколько не оценив мой комментарий. Хотя, он был бы дураком, если бы думал, что сможет спрятаться в самом темном углу моей спальни с ножом после всего, через что он меня заставил пройти, и не получить ни капли дерьмового отношения. Мир устроен не так, и уж точно не так устроена я. Он слишком много раз преследовал меня по этому замку, чтобы не знать этого.

— Почему ты здесь, Роман? — Я вздыхаю, когда он не прилагает усилий, чтобы ускорить это дерьмовое шоу.

Он осторожно подбрасывает нож в воздух, но не сводит с меня темного взгляда, пока тот крутится у него перед лицом. Лезвие опускается, и он ловит его рукой, острый край впивается в ладонь. Он не вздрагивает, несмотря на боль, которую, я знаю, он должен чувствовать. Вместо этого он просто протягивает руку, предлагая мне взяться за рукоять.

Все, что я могу сделать, это пялиться на него, зная, сколько силы заключено в этом клинке, но я не дура и определенно не в настроении для его игр.

— Возьми его, — настаивает он после того, как я более чем ясно даю понять, что не собираюсь следовать его примеру, особенно когда речь идет о ноже. Он знает, как я отношусь к ножам, с тех пор как Лукас Миллер решил использовать меня для хирургической практики.

Я скрещиваю руки на груди и устремляю на него взгляд, который мог бы соперничать с его собственным.

— Какого черта я взять его?

— Потому что, — говорит он, подходя ближе, пока его лицо не оказывается всего в нескольких дюймах от моего, заставляя мое сердце ускориться на несколько оборотов. — Это единственная возможность, которую я собираюсь тебе предоставить, чтобы свести счеты. Соглашайся или уходи.

Я таращусь на него, слишком поглощенная его словами, чтобы даже признать, насколько он чертовски близок.

— Что, блядь, это должно значить? — Спрашиваю я, хотя чертовски уверена, что уже знаю.

— Не будь дурой. Ты знаешь, что я предлагаю, — говорит он мне, его высокая фигура нависает надо мной, хотя с протянутым клинком я внезапно не чувствую себя такой запуганной. — Я получал удовольствие от того, что причинял тебе боль, и я бы покончил с твоей жизнью, если бы ты все же зашла достаточно далеко. Это было бы просто. Быстрый удар по горлу, и все было бы кончено. Я предлагаю тебе шанс сравнять счет. Возьми нож, Шейн.

Мой взгляд встречается с его, и я задерживаю его на мгновение, прежде чем, наконец, протягиваю руку и беру нож в свою. Ручка гладкая, холодная и темная, как и все аспекты души Романа. Я прижимаю палец к самому острию, и слегка надавливаю, наблюдая, как кончик впивается в кожу, но не протыкает ее полностью.

На изогнутом лезвии остался тонкий слой крови с ладони Романа, яркое напоминание о том, насколько эта штука на самом деле острая. Я отпускаю палец с острия и позволяю лезвию опуститься в мою руку, наблюдая, как единственная капля крови стекает с его конца. Она попадает на дорогой шелк моего халата, и только когда она полностью впитывается, я поднимаю взгляд и встречаюсь с разгоряченным взглядом Романа.

— Позволь мне прояснить, — начинаю я, отталкиваясь от стены и наблюдая, как он движется вместе со мной, отступая на шаг, вероятно, впервые в своей жизни. — Тебе доставляло удовольствие причинять мне боль. Ты гонялся за мной по замку, вероятно, твердым, как гребаный камень, когда я кричала, повторяя тебе снова и снова, что я этого не делала. Ты прострелил шину машины и устроил аварию, которая легко могла оборвать мою жизнь, а затем преследовал меня, пока я убегала с осколком стекла, торчащим из моего живота. Ты тащил меня через лес. Ты оставил шрамы по всему моему телу. Ты держал меня, пока твой брат делал мне операцию. Я не спала, Роман. Я чувствовала, как его руки двигаются внутри моего тела, и теперь, после всего, ты приходишь в мою комнату с ножом и предполагаешь, что если у меня будет шанс разрезать твою плоть, то это внезапно все исправит?

Не говоря больше ни слова, я вонзаю нож ему в грудь, лезвие проходит по всей длине его широких грудных мышц, все еще поблескивая в лунном свете. Хотя лезвие не протыкает его кожу насквозь, я все равно получаю сладчайшее удовлетворение от того, как напряглось его тело.

Я обхожу его и подхожу к двери, держа ее открытой и молча ожидая, когда он поймет намек и выйдет отсюда. Только этот ублюдок не двигается.

— Я знаю, что ты и твои братья мало что знаете о том, как быть нормальными гребаными людьми, но позволь мне дать тебе подсказку, — рычу я. — Когда женщина стоит у своей двери с нахмуренным выражением лица, это твой сигнал убираться к чертовой матери.

Он качает головой и бросает нож на мою кровать, поворачиваясь, чтобы посмотреть на меня сверху вниз.

— Я вижу это в твоих глазах, Шейн. Ты хочешь этого. Ты хочешь причинить мне боль так же, как я причинил боль тебе. Ты хочешь слышать мою боль, чувствовать, как моя кожа становится липкой от твоих прикосновений. Ты хочешь, чтобы я боялся, что моя жизнь ускользнет так же, как боялась ты.

Мои глаза сужаются, гнев пульсирует в моих венах, и, не раздумывая, я возвращаюсь к нему, чувствуя, как меня переполняет сила от того,