Нагота Мешко производила отталкивающее впечатление, поскольку он был волосат и нескладен, с большим животом и кривыми ногами. Мешко гордился своим интимным органом, который был огромен, как у быка. В совокуплении Мешко был так же неутомим, как и в распитии хмельного меда. В бане Мешко совокупился со всеми шестью рабынями, только после этого он приступил к омовению.

Чтобы не ударить в грязь лицом перед Мешко, Владимир тоже опробовал всех шестерых невольниц, то стоя, то сидя на скамье, то лежа на полоке. Отдаваясь Владимиру, рабыни выказывали ему свою гибкость и опытность в интимных утехах, меняя позы одну за другой, возбуждая его смелыми прикосновениями нежных пальцев и страстными поцелуями.

— Ты — жеребец хоть куда, друг мой, — молвил раскрасневшийся Мешко, глядя на Владимира, который лежал на скамье, а две склонившиеся над ним невольницы плавными движениями рук массировали его спину и бедра. — С твоим стенобитным тараном не стыдно показаться даже перед самой крупной женщиной. Князь должен быть силен в постели, как бык. Вот как я, например. Когда у меня было семь жен, то я ублажал их на ложе каждую ночь. Правда, тогда я был молод и силен, не то что сейчас. Мой сын Болеслав пошел весь в меня, слава богу. У него между ног висит такая палица, что при виде нее иные из женщин визжат от восторга, иные едва не падают в обморок от страха. — Мешко хрипло рассмеялся. — Я тебя познакомлю с моим сыном, брат Владимир. Сегодня же познакомлю.

Давясь от смеха, Мешко поведал Владимиру о том, что ему удалось высмотреть размеры сокровенных органов у князя Собеслава и глоговского князя Сбигнева. Мешко довелось и с ними попариться в бане. Теперь Мешко относился к этим князьям с откровенным пренебрежением, ибо, по его мнению, они были лишены истинной мужской силы.

— У меня мизинец толще детородной колбаски князя Сбигнева, — смеялся Мешко. — Князю Собеславу в этом смысле тоже нечем похвастаться, его жалкий стручок еле виден среди волос в паху. И этому жалкому князишке мой отец отдал в жены мою сестру Малгоржату!

Выходя из бани освеженный и распаренный, Владимир с изумлением увидел, как шесть нагих невольниц опустились на колени по три с каждой стороны. Склонившись до самой земли, рабыни расстелили свои пышные длинные волосы на короткой дощатой дорожке, ведущей из бани к крытому навесу, под которым находился боковой вход в княжеский терем. Мешко и Владимир прошагали босыми ногами по мягкому теплому ковру из девичьих волос.

— Коль я захочу, то и знатные женщины вот так же согнутся предо мной, — самодовольно усмехнулся Мешко, глянув на Владимира. — Вот так-то, младень! Моя воля — закон!

На вечернем застолье, где присутствовали польские и русские бояре, Владимир сидел за столом рядом с Мешко.

Просторный зал с каменным полом, бревенчатыми стенами и высоким шатрообразным потолком был наполнен гулом пирующих вельмож, звоном серебряных чаш и тарелок, шарканьем ног прислуги, которая расторопно уносила объедки и вносила большие подносы со свежеиспеченными яствами. Зал был освещен пламенем большого очага и факелами, прикрепленными к столбам-опорам, идущим в два ряда через всю трапезную.

Пожилой священник со строгим лицом, облаченный в темную рясу, напомнил было Мешко, что ныне пятница, то есть постный день.

— А у тебя, княже, столы ломятся от мясных блюд, не дело это, — сказал священник. — Я буду вынужден наложить на тебя епитимию. Грех твой вдвойне тяжелее от того, что ты вовлекаешь в него своих же дружинников.

— Проваливай, отец мой! Убирайся отсюда! — Мешко сердито замахал руками на священника. — Езжай в Познань к епископу Зигмунду, пожалуйся ему на меня, токмо не зуди у меня над ухом. Не видишь, я угощаю киевского князя и его бояр. Не могу же я для таких гостей выставлять на стол рыбу и квашеную капусту.

Отвесив поклон Мешко, священник удалился из пиршественного зала.

— Это мой духовник, — наклонившись к плечу Владимира, негромко проговорил Мешко. — Иными словами, святой человек, отвечающий за мою нравственность перед Богом. Он же выпрашивает у Бога милость для меня. Он же исповедует меня, отпуская мне грехи.

Владимир изумленно вскинул брови, напомнив Мешко его же слова, мол, польский князь сам себе закон.

— Ты же говорил мне, что ни от кого не зависишь, ни перед кем не отчитываешься, — промолвил Владимир, — но выходит, это не так. За тобой постоянно наблюдает этот муж в черных одеждах. — Владимир сделал кивок на дверь, за которой скрылся священник. — У него даже есть право подвергать тебя наказанию. Как сие понимать, брат?

— Я независим перед земными правителями, но, как и все христиане, пребываю в воле Господа, сотворившего этот мир, — пустился в разъяснения Мешко. — Общаться напрямую с Господом я не могу из-за грехов своих, поэтому при мне находится духовник, безгрешный человек, молитвы которого неизменно доходят до ушей Господних. Ведь и у вас, язычников, с богами разговаривают жрецы, а не князья.

Неожиданно в трапезной появился отрок могучего телосложения, с высоким лбом и орлиным носом, с густыми светлыми бровями и копной темно-русых вьющихся волос. На мощной шее отрока висело золотое ожерелье. На нем было красное парчовое платно почти до колен с широким круглым воротом и длинными рукавами, подпоясанное широким ремнем. На ногах у отрока были высокие сапоги из мягкой кожи с узкими носками.

— А вот и мой наследник пожаловал! — радостно воскликнул Мешко, хлопнув в ладоши. — Иди сюда, Болек. Сядь рядом со мной. Как прошла охота? Удалось ли тебе добыть кабана или оленя?

Владимир с любопытством и с невольным восхищением разглядывал сына Мешко, который в свои четырнадцать лет выглядел на все семнадцать благодаря своему огромному росту и необычайной ширине в плечах. Болеслав тоже не спускал глаз с Владимира, менее всего ожидая, что киевский князь станет столь желанным гостем его отца. Болеслав прервал охоту, узнав, что его отец и князь Владимир вернулись из Познани. Будучи страстным и удачливым охотником, Болеслав на этот раз пришел из леса с пустыми руками, поэтому он был хмур и неразговорчив.

Мешко пожелал выпить хмельного меду в честь военного союза между поляками и русичами, направленного против восставших мазовшан. Дружинники обоих князей охотно подняли свои кубки. Поднял свою чашу и Владимир, осушив ее до дна. Болеславу хоть и дозволялось отцом пить хмельной мед, однако он лишь чуть-чуть пригубил из своего кубка. По замкнутому лицу Болеслава было видно, что он не одобряет в душе поступок отца, который так умасливает киевского князя, хотя тот лишил его волынских земель.

Придет время, и возмужавший Болеслав, став польским князем, разобьет поморян, немцев, венгров и чехов, вступит победителем в Киев, обратив в бегство князя Ярослава, сына Владимира, а его сестру Предславу сделав своей наложницей. За свои военные подвиги Болеслав, сын Мешко, получит прозвище Храбрый.

* * *

Пребывая в Гнёзно, Добрыня почти не виделся с Владимиром, поскольку тот делал все, чтобы встречаться со своим строгим дядей как можно реже. Владимир намеренно загружал Добрыню разными поручениями, отсылая его то в Прешкув, то в Жатец, где были размещены на постой русские полки. До этих градов от Гнёзно было три-четыре часа езды верхом. Подле Владимира постоянно находились воевода Блуд и его сын Судиша. Эти двое не только не порицали Владимира, погрязшего в пьянстве и распутстве, но и сами участвовали во всех развратных оргиях, которые происходили почти ежедневно в тереме польского князя.