щебенкой, ровняют дорогу, начинается строительство. Проект, правда, был поскромнее, чем у Рэндольфа. Управились года за полтора.

— Я думаю, они вначале хотели построить дом, поселиться, а потом уже разбивать там всякие висячие сады и беседки, — вмешался один из посетителей. — Рэндольф же тоже не сразу начал с ума сходить.

— Кто знает, Джок. Мы этот дом тоже никогда не видели. Ребята, что его строили, иногда заходили выпить, так они говорили, что их очень торопят, а с деньги вообще не считают. Как будто они должны успеть к какому-то определенному сроку.

— Успели? — спросил я.

— Наверное. Во всяком случае, потом мы увидели, как едут грузовики декораторов, электриков, машины со всякой техникой вроде холодильников, подвозят баллоны с газом. Наконец, появилась прислуга. Всякие горничные, садовники, не знаю, как там у богатых принято. Мы, правда, сами видели всего троих — шофера и супружескую пару. Она была главной кухаркой, а он вроде домоправителя. У них еще была такая итальянская фамилия.

— Рикетти.

— Точно. Марко Рикетти. А жену его звали Аполлония. Эти двое плохо говорили по-английски, но часто спускались в город. За продуктами и еще чего купить по мелочи. Они и рассказывали, что в доме полно народу, все моют, чистят, готовят комнаты. Только о хозяевах не разговаривали. Ни словечка.

— Потому что тогда они их еще сами не видели, — снова вмешался кто-то.

— Ну да, — отмахнулась Анита. — Но, знаете, что странно. Аполлония мне как-то сказала, что в доме есть детская. И что ожидается прибытие ребенка. Может быть, я не очень хорошо ее поняла, но она сказала «бамбино» и «ниньо». «Ниньо» же это то же самое, как по-испански — малыш, правда? Так что мы с Биллом думали, что там поселиться семья с ребенком. Хотя это, конечно, странно, жить с ребенком в изолированном доме на горе.

— В то время их шофер, кажется, Джонс, каждый день ездил на почту, ждал телеграмму, — продолжил один из посетителей. — И, наконец, однажды приехала хозяйка. Шофер просто привез ее откуда-то.

— Хозяйка? — удивился я.

— Да. Одна. Нам об этом сообщил Марко. Мы столкнулись на рынке морепродуктов, и он сказал, что хозяйка приехала. Одна, без ребенка, без мужа. И не хочет никого видеть. Потом они с женой часто заходили пропустить по стаканчику. Им нельзя было обсуждать хозяйку с чужими, но разве итальянцев заставишь замолчать. Они говорили, что первые дни она была веселая и вроде бы ждала кого-то. А потом все изменилось: она уволила всех слуг в доме, кроме Рикетти, целыми днями плакала, ничего не ела, постоянно посылала шофера на почту. Ясное дело — суженый ее бросил. Может быть, у нее произошел выкидыш. И она сама махнула не себя рукой. Заперлась в доме, почти ничего не ела, все забросила, хотя замок этот явно был не достроен. Риккетти хотели уволиться, так там было тоскливо, но им очень хорошо платили, к тому же делать почти ничего было не надо. Она даже в сад не выходила. Только по ночам.

— Жуть какая, — поморщился молчаливый Билл.

— А слуги не сказали, как ее звали?

— Нет. Говорили «синьора» и «хозяйка». Их бумагу заставили подписать специальную. Они боялись, что, если сболтнут лишнего, у них отберут жалование.

— Она даже шофера быстро отпустила. Сама из поместья не выезжала, а в город Марко и сам мог ездить. Так они жили там втроем почти год. С лета до весны.

— И что случилось?

— К этом я и веду. Настоящий кошмар, — понизила голос Анита. — Однажды ночью там все полыхнуло. Зарево было такое, что осветило даже замок Херста. Дом выгорел дотла. Пожарные едва успели поставить заграждения, чтобы огонь не перекинулся на соседний лес. Оказалось, кто-то сделал дорожку из бензина в подвал, где хранились баллоны с газом, а потом поджег. И дом просто взлетел на воздух. Когда пожарные разбирали завалы, они нашли два обгоревших трупа. На обоих были оплавленные распятия. Такие носили Марко и Аполлония, мы все видели.

— Других тел не нашли?

— В том то и дело, что нет. Эта таинственная хозяйка будто испарилась после той ночи.

— И вы думаете, что она сама подожгла свой дом и убила собственных слуг?

— А что еще тут думать?! Муж или жених ее бросил, ребенок умер, она целый год просидела взаперти и сошла с ума от горя. Решила уничтожить место, которое причиняло ей страдания, и начать новую жизнь. Помяните мое слово — эти замки до добра не доводят.

— Неужели полиция ее не искала?

— Как тут искать? Дом был куплен через адвокатскую контору, которая действовала через другую адвокатскую контору. Никто не знал, как эту таинственную даму зовут, ни как она выглядит. К тому же, не было прямых доказательств, что именно она устроила поджог. В полиции — и я думаю, не без подачи Херста — одно время даже намекали, что это дело рук местных, которые так хотят избавиться от любой стройки на холме. Он даже имел наглость усилить у себя охрану!

— А, может, он сам и поджег! — крикнул кто-то из угла с мрачным смешком. — Не хотел себе лишних соседей.

Я не знал, что мне делать со всей этой мрачной историей, но решил напоследок израсходовать свой последний выстрел и достал фотографию Нины с Томом.

— Скажите, вы тут никогда не видели эту девушку? Примерно в то же время, может двумя годами раньше.

Снимок пошел по рукам, сопровождаясь покачиванием голов. Все уже были изрядно пьяны, поэтому я особо и не надеялся.

— Сестры в вечности, — слегка заплетающимся языком прочитала Анита, перевернув фотографию. — Сен-Симеон, 1937 год. Так вы ее ищете что ли? Значит, вы не журналист?

— Нет, я частный детектив. Я расследую одно старое дело и подозреваю, что эта девушка как раз могла бы быть той самой таинственной хозяйкой дома.

— Ничего себе, — присвистнула Аманда. — Выходит, ребенок у нее все-таки был.

Ничего на это не ответив, я расплатился и отправился спать, оставив завсегдатаев Аниты в приятном возбуждении.

По дороге к мотелю я понял, что, конечно, Нина не могла бы быть героиней этой истории. Я точно знал, что она делала в последние годы своей жизни. В апреле 37-го родила Тома. В мае 38-го сбежала от мужа и ребенка. Половину лета того же года провела в Неваде, ожидая развода. Затем объявилась у Лютера, где скрывалась до марта 39-го, после чего сбежала от него в Нью-Йорк, а вскоре уже объявилась в Париже в качестве подруги Жиля Дезомбра. Наконец, спустя год, незадолго до капитуляции Франции, был